Одержизнь - Анна Семироль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Рыжая! – зовёт он, почти бегом устремляясь за каталкой. – Сорси, эй!
– Всё хорошо. Она под наркозом, спит. – Чернявая отщёлкивает фразы, будто бросает о стену камешки. – Проснётся минут через пятнадцать. Как ваше имя, молодой человек?
– Гайтан. И я хочу побыть с ней.
– Я разрешу вам проводить её в палату. Мы переложим её на кровать, и вы уйдёте. Утром можно будет её навестить.
– Я останусь с ней, – с нажимом произносит Гайтан.
– Вы гость. Уважайте наши правила, – отрезает женщина и вслед за медбратом с каталкой входит в лифт. – За ней присмотрят. И вам самому надо отдохнуть. Утром я отвечу на все ваши вопросы.
– А сейчас что?
Двери лифта закрываются, но Йосеф успевает услышать ответ:
– Сейчас спускайтесь на первый этаж.
Гайтан сбегает по лестнице, идёт очередным длинным, ярко освещённым коридором. Прислушивается и слышит знакомый баритон Ксавье где-то неподалёку, спешит на голос. Отец Ланглу и Жак Фортен обнаруживаются в холле первого этажа беседующими с очередным среднего возраста человеком с вежливым и неприметным лицом. «Хотя одет, как наши Советники», – прикидывает Гайтан, разглядывая пиджак и брюки на визитёре.
– Гайтан, это месье Льюис, – представляет визитёра Ксавье Ланглу. – Он представитель местных властей, приехал за нами. Сейчас дождёмся нашего доктора, Акеми уложит малышку, и поедем размещаться в… Жак, как они это называют?
– Hotel, – отвечает Фортен. – Я так понял, это для гостей, которые приезжают в город, временное жильё.
– Доктор вернулась? – напряжённо спрашивает Гайтан, которого в данный момент не интересует ничего, кроме Сорси.
Ксавье молча указывает ему на дверь напротив холла. Здоровяк нерешительно мнётся на пороге, стучит.
– Входите, – откликается женский голос, и Гайтан заходит.
Комната просторная, чистая, на полу ковровые дорожки, стены выкрашены в нежно-зелёный, украшены светильниками, окна закрыты плотными шторами. При входе ниша, в ней Гайтан видит сумки с вещами, которые они принесли с собой, правее – дверь из мутного стекла. В самой комнате, которая ничем не напоминает палату в лечебнице Азиля, три кровати, лёгкие стулья и стол. На кровати у окна сидит Акеми и бережно расплетает косички спящей Амелии. Увидев Гайтана, японка подносит палец к губам: тише.
– Посторонитесь, молодой человек, – обращается к Йосефу женщина-врач, и мимо него медбрат вывозит в коридор пустую каталку. – А теперь подойдите.
Темноволосая докторша сидит на стуле возле кровати у стены. Жиль стоит у неё за спиной, напряжённо поглядывая на укрытую лёгким одеялом Сорси.
– Как видите, месье Гайтан, у неё всё в порядке, – улыбаясь лишь уголками рта, говорит доктор. – Она ваша жена?
– Она моя девушка, – хмуро откликается Йосеф. – И я не вижу, что она в порядке. И буду ждать, когда она проснётся и сама мне всё скажет.
– Мы уже обсуждали это. И на спор с вами у меня нет времени, – жёстко отрезает женщина. – Мужчины уезжают в гостиницу, юные дамы остаются здесь.
– Это ещё почему? – пугается Жиль.
– Мадемуазель Сорси нужен покой и несколько дней на восстановление. Это не обсуждается. А на остальных распространяются карантинные меры, увы. – Она понижает голос и добавляет: – Люди в Кале не сказали вам, что болезнь маленькой Амелии у нас считается особо опасной?
– Действие ваших законов на нас не распространяется, – неожиданно твёрдо отвечает Жиль. – Мы не ваши граждане. Мы прибыли за помощью, а не для того, чтобы…
– Достаточно, я вас поняла, юноша. Амелию никто не тронет. Но и свободно разгуливать ей не дадут. Поэтому она побудет здесь до распоряжения моего начальства.
– А Акеми? Её-то за что в этот… ка… рантин? – негодует мальчишка.
Гайтан отводит взгляд от безмятежного бледного лица Сорси и оглядывается на Акеми. Та сидит, опустив голову.
– Я подумала… – тихо начинает японка. – Я подумала, что Амелии и Сорси будет лучше, если я останусь.
– Когда ты это «подумала»? – фыркает Жиль. – Акеми! Ну зачем?
– Здесь тихо и спокойно, – ровно отвечает девушка. – И я им сейчас нужнее. Я поняла, что тут нет ничего страшного, мы под защитой мадемуазель Тейлор. Жиль, у нас даже дворик есть, где можно гулять. Вот увидишь: всё разрешится через пару дней, нас отпустят.
«Будто не Акеми это говорит, а кто-то чужой… Вот кто полчаса назад чуть не плакал и просил быть рядом?» – хочется спросить Жилю, но он молчит. Только в носу почему-то щекочет. Так, что хочется отвернуться. Всхлипнуть протяжно. Но нельзя. Не маленький уже.
– Доктор Тейлор, поместите и меня в карантин, – севшим голосом просит Жиль.
Женщина улыбается, качает головой:
– Пра-ви-ла. Вы вчетвером едете в гостиницу. Утром можете вернуться сюда и убедиться, что ваши девушки в полном порядке. Я сдам дежурство, и мы пообщаемся. А теперь пора уходить. У меня пять этажей, ожидающих обхода.
Всю дорогу до гостиницы Жиль молчит, игнорируя все обращения к нему. Словно оглох. Словно он не здесь. Смотрит сквозь стекло машины на проплывающие мимо огни, нервно покусывает костяшку большого пальца.
«Почему она осталась? Что заставило её, испуганную, в чужом городе, отказаться ехать с нами? Она действительно так хочет быть с Амелией? Или ей самой нужен врач? Или не хочется быть со мной? Что происходит, как мне разобраться?»
– Красиво, – вздыхает рядом Гайтан, разглядывая вечерние улицы. – Аж плюнуть хочется. Да, малый?
Жиль не отвечает. Гайтан пихает его в бок локтем, но мальчишка даже не поворачивается в его сторону. Тогда локтем в бок получает Ксавье.
– Отец Ланглу, чё это с ним? – негромко спрашивает Йосеф, кивая на Жиля.
– Оставь, – хмуро отрезает священник.
Машина останавливается, и Жак Фортен сообщает с переднего сиденья:
– Всё, мы на месте. Водитель спрашивает, когда за нами приехать завтра.
– Месье Фортен, – тихо говорит Жиль, глядя в одну точку, – спросите, когда у них пускают в больницы. Пусть приедет, чтобы успеть к этому времени.
«Расспрошу доктора обо всём, – думает Жиль, выбираясь из машины на тротуар. – Она странная, но у неё нет личного интереса к нам. Значит, намеренно делать что-то плохое она не станет. И, наверное, хорошо, что она Амелию в больнице оставила. Чем меньше людей увидит её во время приступа, тем лучше».
Помогая выгрузить вещи, Жиль роняет рюкзак Ксавье на ноги. Нагибается, чтобы поднять, и слышит:
– Сынок?
От тёплого обращения становится только хуже. Словно ударили в больное место. Хочется окрыситься в ответ, рявкнуть что-то резкое, но мальчишка понимает, что Учитель не виноват в том,
