Одержизнь - Анна Семироль

to work without wear for a very long time. Have you heard anything about neural networks? It’s the great discovery of the twenty-first century[36].

– У меня сейчас лопнет голова, – жалуется Фортен. – Месье Ланглу, он сказал, что у них есть какие-то хитрые технологии на основе… ох, как бы это… Сети, какие-то сети, открытые в двадцать первом веке. Они позволяют технике не изнашиваться.

– Интересно. А как это работает? – любопытствует Гайтан.

– How does it work? – переводит Жак Фортен Смиту.

Смит кривится, как от зубной боли, разводит руками:

– I know little about this. This is something like the energy of perpetual motion. Technology of maximum efficiency[37].

Жиль вслушивается в незнакомые слова, пытаясь хоть что-то понять, но тщетно. «Как же мы без Фортена будем объясняться? Он же не может быть с каждым из нас одновременно», – со страхом думает он. Акеми осторожно сжимает его ладонь, и Жиль переводит взгляд на её лицо.

– Посмотри, какие люди… чужие, – говорит Акеми. – Они так на нас не похожи… Одежда другая, причёски, то, как они смотрят на нас. Вещи у них в руках – знакомые и незнакомые сразу. Представляешь, какими мы в их глазах выглядим?

– Странными, – пожимает плечами мальчишка. – Они же понятия не имеют, что мы не отсюда. Вот и таращатся.

Он провожает взглядом ярко накрашенную девушку в коротких обтягивающих брючках и крикливо-розовой маечке и парня с волосами двух цветов, одетого в синие джинсы и яркую рубашку навыпуск, в массивных белых ботинках с чёрными блестящими вставками. Смотрит на свои штаны, вытертые до потери цвета, грязные и наспех заштопанные, на то, как Акеми поплотнее запахивает брезентовую куртку, хоть на улице и жарковато… и ему грустно. «Мы для них отбросы, не иначе. Просто потому, что не похожи на них самих, – думает Жиль. – Как у нас японцы Третьего круга. Или как я со своими шрамами. Ничего не изменилось».

У края тротуара рядом с путешественниками останавливается тёмная машина, похожая на маленький гиробус. Смит подбегает к водителю, обменивается с ним парой реплик, обходит машину и открывает дверцу. Жиль такое никогда не видел: дверь, открывающаяся не на себя, а отъезжающая вбок, как в поезде.

– Come on, sit down, please[38], – вежливо улыбается сопровождающий, указывая внутрь машины.

Мужчины и Акеми быстро грузят вещи, помогают Сорси и Амелии забраться в салон, садятся сами. Смит прыгает в кабину к водителю, они о чём-то оживлённо беседуют. Водитель оборачивается и удивлённо рассматривает пассажиров.

– Жак, скажи ему, что бесит, когда так пялятся, – зло шипит Сорси, устраиваясь на сиденье так, чтобы не тревожить больную ногу. – Охота пыриться – пусть пырится на Акеми. А я в глаз дать могу!

– Уймись, – примиряюще хлопает её по коленке Гайтан. – Он восторженно смотрит. Ты классная, сиськи – отпад!

– Пусть соски себе на жопу пришьёт и любуется, сколько влезет, – огрызается рыжая и демонстративно отворачивается.

Смит стучит по прозрачной пластиковой перегородке, отделяющей пассажиров от водителя, привлекая их внимание.

– Now we will go to the hospital. There we will decide where you will live[39], – сообщает он.

– Месье Смит говорит, что сейчас мы поедем в больницу, – устало переводит Фортен. – И там же решат, где нас разместить.

– Я не хочу в больницу! – испуганно заявляет Амелия. – Мне обещали дог и зоопарк!

– Да будет тебе и дог, и зоопарк, – зевает Фортен. – Но Сорси надо к врачу. Ей больно, если ты не заметила.

Амелия надувает губы и отворачивается к окну. Смотрит на оживлённые городские улицы, яркие огни вывесок, большие прямоугольники на домах, показывающие всякие движущиеся картинки. Она быстро забывает и про зоопарк, и про то, что в больницу не хочется. Ей нравится этот город, ей интересно всё вокруг. И то, что много людей, и то, что все дома разные и их так много, и то, что машины, проезжающие мимо, такие блестящие. И хочется всё трогать, про всё спрашивать, узнавать и узнавать новое.

Машина сворачивает в очередной раз, выезжая на берег реки. И тут Амелию прорывает:

– Ой! На реке – плавучий домик в лодке! А вон ещё! Большой-пребольшой! А вон замок! Замок прямо через реку, с башенками! Акеми, смотри! Вон там, вон-вон, окошки в башенках светятся! – Она перебирается к пластиковой перегородке, стучит: – Месье Смит! Вотс здец? Тауэр Бридж? Ух ты! Это замок Тауэр Бридж! Гайтан, Гайтан, и ты посмотри! Отец Ксавье, а там живут привидения и кости, да? Жиль, мы туда слазаем? Ну, не сегодня, хотя бы завтра? Ну Жи-и-иль!

Мягко вписавшись в незаметный поворот, машина сворачивает с набережной, проезжает ещё метров триста, снова сворачивает и останавливается напротив семиэтажного здания с облицовкой белыми плитами на первом этаже.

– Похоже, приехали, – с облегчением вздыхает Ксавье Ланглу. – Жак, ваш выход.

Фортен кивает, поправляет очки на переносице.

– Чувствую, сегодня у меня отвалится язык, – грустно констатирует он и выбирается из машины.

Пока остальные выгружаются и вытаскивают вещи, библиотекарь в стороне общается со Смитом. Сопровождающий что-то объясняет, показывает на здание, потом на машину, потом снова на здание. Фортен кивает, возвращается к группе.

– Это и есть больница. Скорее всего, здесь мы на какое-то время оставим Сорси. Месье Смит обещал связаться с кем-то и быстро подыскать нам жильё.

В этот момент Жиль вздрагивает, прижимает к себе Амелию, придерживая её под мышки.

– Срочно, – просит он сдавленно. – Срочно закройте нас. Она сейчас…

Девочка закатывает глаза и оседает на каменную плитку под ногами. Жиль подхватывает её на руки, быстро несёт за угол – туда, где в сумерках виднеется клумба и густой кустарник. Ксавье и Гайтан встают рядом, загораживая Смиту обзор.

– Если спросит – её укачало, надо срочно в туалет, – вполголоса распоряжается Ксавье. – Жак, вы слышите? Мы очень сожалеем, малышку тошнит.

Жиль укладывает Амелию на траву, быстро, до боли в пальцах, раскапывает твёрдую, неподатливую землю.

– Жить! – всхлипывает девочка.

– Тише, пожалуйста, нас услышат…

– Жить! Жить!

Мальчишка опускается рядом с ней на колени, пытается зажать Амелии рот. Она бьётся, начинает плакать, комочки земли ссыпаются из рук.

– Я тебя прошу, молчи! Амелия, тебя же убьют, если увидят…

Шорох где-то наверху заставляет Жиля резко поднять голову. На первом этаже сдвигается вверх оконная рама, и на землю мягко спрыгивает коротко стриженный мальчишка лет десяти-двенадцати, одетый в голубую просторную рубаху без пуговиц и такие же штаны. Жиль секунду оторопело таращится на него, потом обхватывает Амелию, прижимая её к себе и просит:

– Уходи. У-хо-ди. Нет, нет-нет…

Мальчишка широко улыбается, осторожно