Одержизнь - Анна Семироль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он кладёт вязанку поленьев рядом с рюкзаком, ищет взглядом Амелию. Девочка скачет по мелководью под присмотром Акеми, что-то выискивая среди гальки. Священник направляется к ним, но его зовёт Гайтан:
– Отец Ланглу, нам бы эта… глянуть на рану.
Сорси лежит в траве, перебирая пальцами правой руки тонкие стебельки букета цветов. Судя по выдранным с корнем растениям, Гайтан очень старался. Ксавье присаживается рядом с девушкой на корточки, подзывает Йосефа:
– Принеси, пожалуйста, чистую миску с водой. И в моём рюкзаке капроновые ленты и мешочек с гипохлоритом натрия.
– С кем?
– С теми вонючими кристаллами, которыми я очищаю воду, – поясняет Ксавье.
Пока Гайтан ищет нужное, священник осторожно снимает верхний слой повязок с ноги девушки. Ссадины на стопах и голени выглядят неплохо, отёк с голеностопного сустава спал, и Ксавье уже не сомневается в том, что переломов нет. Разбитое правое колено горячее на ощупь, но повязки почти чистые – здесь тоже ничего страшного. Выше девушка не даёт дотронуться, напрягается, сжимается от боли.
– Всё, не трогаю, – уверяет Ксавье, поднимая руки. – Сейчас Гайтан принесёт воду, мы осторожно всё это размочим и поглядим. Лежи спокойно.
– Отец Ланглу… я же сдохну, да? – спрашивает Сорси, уставившись на измятые ею стебли цветов.
– И думать об этом не смей, – строго хмурит брови священник. – Поправишься. Через пару дней сама ходить сможешь.
– Только нет у нас этой пары дней, верно?
Ксавье молчит, берёт её за руку, ощупывает пальцы.
– Сожми. Сильно, как сможешь.
Она сжимает его ладонь. Недостаточно сильно, два пальца всё же плохо слушаются. Но всё лучше, чем вчера к вечеру.
– Теперь левой рукой. Хорошо. А ещё сильнее?
– А чё это вы делаете? – любопытствует Гайтан, широко улыбаясь.
– Проверяем, сможет ли мадемуазель Морье уложить меня одной левой, – отшучивается Ксавье. – Так, Гайтан, помогай. Отмачиваем повязку.
Пока они возятся с повязкой и осматривают рану, Сорси терпит, зажмурив глаза и сжав кулаки. И вдруг просит:
– Гайтан, скажи ему… И всем скажи.
– Про что? – удивлённо спрашивает парень.
– Мы с тобой говорили… утром.
– А… – Гайтан замирает на мгновение, смотрит в сторону озера. – Эта… отец Ланглу, оставьте, пожалуйста, нас с Сорси в Кале. Думаю, консервы я там найду, мы продержимся…
– Замолчи, – отрезает Ксавье.
Руки дрожат, когда он убирает салфетки, лежащие на ране. Сорси часто дышит, прикусывает кулак.
– Успокойся. И хватит уже умирать, Сорси! Никто тебя не бросит. И не оставит. Мы едем все вместе. Мы нужны друг другу. Прекращай. – Ксавье чеканит каждое слово – спокойно и твёрдо. – Да, тебе больно. Болит только живое. Да, тут всё плохо выглядит. Любая рваная рана на второй день будет такой. Швы целы. Гноя нет. Это нормально. Ты идёшь на поправку. Поняла? Гайтан, мокрую салфетку и капрон. Приподними ей немного бедро. Колено своё подсунь под неё. Вот так. Сорси, бинтую туго. Это позволит тебе встать и походить.
Закрепив повязку, священник встаёт и идёт разводить костёр и помогать Акеми с обедом. Сорси протяжно всхлипывает, закрывает лицо ладонью. Прикушенные губы кривятся, девушка вздрагивает, снова всхлипывает. Гайтан провожает взглядом слезинку, ползущую из-под пальцев девушки к уху, и басит растерянно:
– Рыжух, ну эй… Ланглу сказал – значит, бушь жить.
– Я хочу остаться… Я обуза всем…
– Ну, обломали нас с разнузданным трахом без свидетелей. Консервов им жалко, что ли? Или не: готовить умеешь только ты, – смеётся Гайтан и мигом серьёзнеет: – На руках тебя понесу. Столько, сколько надо. Поняла?
Она кивает, по-прежнему пряча лицо. Гайтан осторожно запускает ей руку под подол платья. Девушка вскрикивает от неожиданности, и по запястью здоровяка тут же проходится маленький крепкий кулак.
– Лапы! – рявкает сквозь слёзы Сорси. – Уходи! Оставь меня!
– Да ща, побежал, виляя пóпом, – нараспев отвечает Йосеф.
Кряхтя, он усаживается рядом, кончиками пальцев стирает слёзы с лица девушки. Поглаживает по растрёпанным грязным волосам.
– Расскажи про сына.
– Отстань, – вяло отмахивается она.
– Расскажи. Ты обещала. Я не отстану.
Она долго молчит, успокаиваясь. Приподнимается на локтях. Слушает, как говорит с разнотравьем ветер и Амелия радостно озвучивает найденное на берегу стёклышко: «Жиль! Смотри! Зелёненькое!» Гайтан приподнимает Сорси под мышки, усаживает к себе на колени. Обнимает за плечи.
– Сколько ему лет?
– Восемь.
– А тебе тогда сколько?
– Двадцать два. Так получилось, – неохотно произносит она.
– М-да уж. Неудачно попробовала?
Она долго молчит, собираясь с силами. И всё же рассказывает:
– Мой папаша – мудак и пьянь – связался с бандой. А они вечно что-то делят, сам знаешь. Сектор на сектор… Мамы дома не было, я спряталась плохо. Ну и… Пока живот не вырос, я и не понимала ничего. Папаша сказал, что я блядь, таскал меня в церковь на окраине, там… там я, как он говорит, трудом искупала свой грех. Там Николя и родился. Мой дядя предлагал нам жить у него. Сириль. Ты его помнишь, я знаю. Только… Я сбежала, жила одна с сыном, никого не впускала, кроме дяди. Отец меня искал, грозился убить ребёнка. Работала… телом, иногда почище устраивалась. Николя прятала. Под кровать, в шкаф… когда он подрос и научился сидеть тихо. Представляешь… я под клиентом, а мой сын спит в ящике под кроватью…
Йосеф слушает молча. Лишь желваки ходят туда-сюда.
– Я старалась не оставлять его надолго. Или уходить по ночам. Когда наконец-то пристроилась в крематорий… счастлива была. Это от нашей квартиры недалеко. Из окошка он видел, как я ухожу и возвращаюсь. Он красивый ребёнок. Рыжий-рыжий. Даже ресницы. И очень тихий. Знаешь… я не думала, что возможно полюбить того, кто зачат в диком страхе и боли. А оно возможно.
– Что он любит?
– Любит… просто чтобы его касались. Только я. Мой запах, мои руки… Чужих боится. Когда война началась, я его первым в Собор перенесла. И там мы условились, что доверять можно только тому, кто знает считалку про котёнка. Глупо, да… но Николя уверен, что её знает только он и я. И тот, кому я её скажу, если со мной что-то случится.
– Ничего с тобой не случится.
Она горько усмехается:
– Я не уверена, что он понял, что значит «если что-то со мной случится». Он такой… маленький, он знает о мире только по виду
