Одержизнь - Анна Семироль

– Да.

Фортен долго молчит, обдумывая услышанное. По выражению его лица видно, что мысли, которые посещают его в данный момент, непросты и противоречивы. Ксавье Ланглу согревает руки над тлеющими углями, прислушивается к тихим шорохам, доносящимся из зарослей молодого кустарника. «Ветер, – думает священник. – И воображение разыгралось».

– Месье Ланглу, а лёд? – нарушает молчание Фортен.

– Что – лёд?

– Чем он был? Откуда появился, куда исчез? Как вы считаете? Я сам долго искал ответ, но так и не нашёл. Ни одна теория физики его не объясняет.

– Я пытался изучать лёд как химик. Это было очень непросто, так как кристаллы быстро разрушаются, – повествует Ксавье. – Состав такой же, как у воды. Кислород, водород, растворённые соли. Интерес представляла структура льда: кристаллы выстраивались подобно ростковой зоне корней растений. То есть лёд действительно рос. Я так и не нашёл, что содержалось в нём такого, от чего гибли люди. Выходит по-вашему: неизвестная нам технология. Только я склонен расценивать появление льда как кару Божью. Как петлю, затягиваемую на шее Азиля.

Фортен снова снимает очки, протирает их. «Потрясён? Взволнован? Стоит на пороге открытия?» – гадает Ксавье, наблюдая за библиотекарем.

– Нет, ну быть не мо…

– Мо, месье Фортен, ещё как «мо». Есть вещи, которые существуют независимо от того, верим мы в них или нет. Такая же история со льдом. Активность его возрастала пропорционально беспорядкам в городе. Он шёл от периферии к центру, скорость роста и разрушительная сила его также увеличивались. Мы все наблюдали это собственными глазами. Что это было? Реакция на агрессию людей? Я не знаю. Но я точно знаю, когда кара превратилась в спасение. Но это уже метафизика.

– Это антинаучно.

– Жак, существование разума тоже антинаучно. Его нельзя измерить, поймать и взвесить. Вот вы можете объяснить, откуда взялся жук?

– Месье Ланглу, у меня сейчас голова лопнет, – жалобно бормочет Фортен.

– А вот для этого надо просто верить своим глазам и не всё пытаться загнать в рамки науки. Даже если оно и противоречит идеям материализма. Моя тогда ещё будущая жена как-то рассказала мне притчу о большой жертве маленького человека, которая остановила разрушение мира.

Он умолкает, вспоминая тот поздний вечер в Соборе, когда Вероника рассказывала ему свою историю. Бабочки и ураган… Дети, пытающиеся противостоять тому ужасу, что несла в себе война. Вероника, Жиль, Амелия… и даже он сам. Память подсовывает яркую, как вспышка, картину: ребёнок, падающий ему в руки с башни Собора, и острые холодные кристаллы, которые он, Ксавье, встретил спиной миг спустя.

– Вы хотите сказать, что Бог… великодушен?

– Да. Великодушен. И может поменять своё решение. Творец заслуживает прощения, а чудо не нуждается в оправдании законами математики, физики и химии.

– Вот теперь я точно ничего не понял! – запустив пальцы обеих рук в буйные кудри, стенает Фортен. – Вы расшатали мою систему мировоззрения!

– Попробую спасти вас, Жак. Энергии, которая выделилась при аннигиляции двуокиси азота, хватило на то, чтобы пробудить спящие в земле семена… на аномально большой скорости роста. А той энергии, что появилась при разрушении льда и Купола, хватило на… на две жизни. Тут позвольте не объяснять.

– Где у нас коньяк?

– Коньяком ведает Гайтан.

– Всё, я пошёл к нему.

Ксавье провожает его взглядом, с трудом удерживаясь от смеха. Бедняга Фортен настолько комично выглядит, когда потрясён. «Истинный фанатик науки. Чистейший. Малейшая примесь того, к чему нельзя применить известные нам законы, – и у нашего Жака тяжёлая моральная травма. Ничего, коньяк отлично лечит подобные недуги».

Он поднимается со своего места, подходит к кустам, в сторону которых поглядывал весь вечер. Конечно, никого там нет. Даже теоретически возможной Амелии, которая спряталась и подслушивает.

Мысли невольно возвращаются к недавнему разговору с Акеми. А что, если всё происходящее сейчас – действительно сон? И не было чуда. Просто после смерти все они встретились в очень похожей на прежнюю реальности. Или во сне Акеми Дарэ Ка.

«В таком случае спи долго и сладко, Акеми, – молча улыбается Ксавье. – Лучше быть счастливым в другой реальности, чем потерять всех и умереть в прежней. И это точно не тот случай, когда надо докапываться до сути того, что же действительно реально. Мне просто хочется скорее оказаться дома».

– Учитель! – зовёт его издалека Жиль. – Мы тут такое нашли! Не зря гуляли, вот так вот!

Спешащая за мальчишкой Акеми что-то несёт в горстях. Ксавье торопится к ним навстречу, издали пытаясь рассмотреть, что же у девушки в ладонях. Жиль сияет так, будто они нашли сокровища, аж подпрыгивает от возбуждения.

– Мы прошли через парк, – рассказывает подросток. – Хотели посмотреть дома, которые видны от входа в вокзал. Такие… затейливые, с острыми крышами. Они как раз за парком. Шли-шли, обходили здоровую лужу посреди дорожки… а там они. И шевелятся!

Акеми смеётся, демонстрирует грязные ладони, сложенные лодочкой.

– Живые макароны! – комментирует она.

Ксавье с интересом рассматривает тройку тоненьких белесовато-розовых «живых макаронин», слепо копошащихся в полужидкой грязи, осторожно подцепляет одного пальцем, рассматривает. Под тонкой бледной оболочкой существа пульсирует кровеносный сосуд. Создание, похожее на один сплошной голый крысиный хвост, непрерывно извивается в поисках убежища. Священник пытается вспомнить название «макаронины», но сложно вспомнить что-то из университетских знаний, которые за тридцать лет ни разу не пригодились.

– Ну вы молодцы! – восторженно разводит руками Ксавье. – Надо месье Фортену показать, он должен помнить, как они называются.

«Если только Жак не успел выпить коньяку», – добавляет он про себя.

Фортен, совершенно трезвый, обнаруживается сидящим на подоконнике с блокнотом и карандашом и рисующим бунтующего в банке жука.

– Мы решили его выпустить, – сообщает Амелия. – Он ножку сломал. Значит, ему в банке не нравится. Месье Фортен его нарисует, и я выпущу Камушка в травку. А что это вы принесли?

– Жак, взгляните, пожалуйста, – зовёт Ксавье, отвлекая библиотекаря от рисования.

Тот подходит, поправляет очки, всматривается в находку в руках Акеми.

– Нет, ну это уже просто невероятно! – восклицает он. – Дождевые черви! Самые настоящие, прямо как на картинке в учебнике биологии! Месье Ланглу, моя наука тут даёт полный сбой. Чёрт, я не могу объяснить, откуда они взялись!

– Живые! – радостно вопит Амелия и тянется к червям. – Дайте! Дайте мне поиграть!

– Амелия, осторожнее, – предупреждает Акеми. – Они очень нежные. Вот, держи.

Конечно же, девочка тут же тащит находку Гайтану и Сорси. Из соседнего помещения, где те расположились на отдых, доносится пронзительный женский визг и полный возмущения бас Йосефа:

– Господи! Когда ж вы найдёте хоть что-то менее пакостное? Убери, Амелия! Фу!

– Они красивые! – верещит в ответ Амелия. – Ты ничего не понимаешь в