Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

Марфа спешит навстречу Господу, желая поговорить с Ним с глазу на глаз. «Если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой», – эта мысль тревожит сестер. Ее слова – упрек Спасителю, четко очерченная линия отступления ее веры перед атакой жителей Иерусалима. «Мы же знаем, вся беда в том, что Тебя не было с нами».

В душе Марфы еще теплится надежда, но вряд ли она, испугавшись, хотя бы робким намеком поведала о ней Господу. Иисус же ловит ее на слове и обещает то, чего она от Него ожидает, но Марфа возвращается на твердую почву вероучения. «Иисус говорит ей: воскреснет брат твой», на что она, как бы успокаиваясь, отвечает Ему: «Знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день». Да, человек поверит во что угодно и станет надеяться, если только обещанное будет преподнесено ему в виде вероучения, откладывающего его исполнение на необозримый срок! Не будь Спасителя, эта надежда ничем не отличалась бы от любой из грез, которые любят называть религией. И если был бы Иисус не Спасителем, смог ли бы довести Свое дело, в том числе и воскресение мертвых, до победного конца, если бы сейчас, в этом конкретном случае, поставившем так явно под сомнение Его честь как носителя будущей победы, позорно капитулировал перед врагом, признав его превосходство? Зачем ждать этого дня? «Я есмь воскресение и жизнь». Спаситель с тех пор, как узнал о смерти Лазаря, беспрестанно возносил это человеческое бедствие пред лицо Бога и связывал его с Собой. И с Его уст срывается то, что переполняло Его сердце, что Ему страстно хотелось донести до всех: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек». Но тогда Лазарю, если он действительно уверовал в Иисуса, воскресение сейчас было ненужным. Но оно было необходимо Иисусу. Признающий за Собой право определять нашу судьбу в потустороннем мире и обещающий верующему в Него верную победу над смертью должен засвидетельствовать и доказать это на деле, показав Себя Властелином и Победителем. В противном случае мы не только можем, но и обязаны усомниться в Его заверениях, равно как и во всех прочих подобных, которые выдумывали до Него иные высокие умы.

Стало быть, смерть Лазаря была попущена для того, дабы на ней Иисус явил Себя жизнью, что было для Спасителя крайне важно.

«Веришь ли сему?» – гневным приказом в суматохе битвы звучит этот вопрос, и испуганная Марфа подтверждает свое абсолютное доверие Ему, после чего уходит. «Учитель здесь и зовет тебя», – шепчет она Марии, думая, наверное, про себя: «Мне непонятны Его состояние и Его слова, пусть лучше Мария пойдет к Нему».

Марфа, подойдя к Иисусу, владела собой, Мария же была просто в отчаянии, и хотя встретила Его теми же словами, но пала к Его ногам, и это придает им несколько иной смысл: «Почему же Ты не пришел?» Словно бы она поддалась влиянию своего окружения. Бдительный враг уже воспользовался своей мнимой победой – поэзия уныния, безутешной скорби, даже недовольства овладела душами присутствующих.

Спаситель ей не ответил. Увидев плачущей ее и пришедших с ней плачущих иудеев (которые, невольно поддавшись отчасти злорадству триумфа, растрогались сверх меры), Он «Сам восскорбел духом и возмутился». Прежде всего Спасителя возмутило это неистовое рыдание, словно совершается жертвоприношение Его врагу, смерти, это стремление людей бередить свои раны, это скрытое возвеличивание всевластия смерти, невольно обращенное в ропоте своим острием против Бога. Как это могло произойти не с кем-нибудь, а с Марией здесь, пред Ним? Ему стало больно за нее, больше, чем за иудеев, от которых Он иного и не ожидал. Но Его гнев направлен был на Его врага, князя мира сего, который заставил раболепствовать перед ним человека, призванного «поразить его в голову». Оказывается, за все время Своего земного служения Он отвоевал у него лишь малую часть территории, занятой этим врагом в сердцах людей.

«Где вы положили его?»

«Господи! пойди и посмотри», – эти слова, которые в начале нашего Евангелия (Ин 1:46) ассоциируются с восходом солнца жизни, которая «была свет человеков», здесь звучат для Иисуса злорадным напоминанием.

«Иисус прослезился». Наш язык не позволяет точно перевести с древнегреческого эти слова и передать во всей полноте волнение повествователя.

Это было похоже на некий внутренний надлом под тяжестью скорби о страшном человеческом бедствии – смерти, и о «сне», сковавшем души людей, их «второй смерти».

Но в Его слезах, в этом признании собственной слабости, выразилась победоносная сила. Я думаю, что плачущий Иисус примирил с Собой сердца всех, преобразив, пусть на мгновение, их враждебность в сочувствие Ему. «Смотри, как Он любил его». Это сочувствие присутствующих было так велико, что «некоторые из них сказали: не мог ли Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер?».

Это было самое позорное для Иисуса. Похоже, Он поддался этой всеобщей скорби, опустив Свой стяг пред лицом победившего врага и ничего не умея, как только проливать слезы. Порой есть нечто дурное, пугающе серьезное в этой «поэзии скорби», в этом расслаблении души, страстно желающей чувствовать себя несчастной, в этом проявлении неосознанного ропота против Бога, ропота, вытеснившего нашу веру. Это – дуновение ада, с его ненавистью к Богу, злорадно шепчущее нам: «Наконец-то вы поняли, кто такой Бог и каков Он». И тут нами может овладеть ложное благоговение, восторг перед величием собственного несчастья. Так, должно быть, случилось и сейчас, когда собравшиеся все дружнее и вдохновеннее заливались слезами.

И снова Иисус приходит в ярость. Мы понимаем это. «Отнимите камень», – приказывает Он. Марфа хочет Ему воспрепятствовать, объясняя: «Уже смердит, ибо четыре дня, как он во гробе». Как это ни печально, но и у покойника есть свой «день рождения», свой «возраст»! Марфа уже видит в лежащем в гробу нечто, вызывающее у нее отвращение. А вдруг, если отнять камень, этот мерзкий запах, выйдя из гроба, осквернит ее память о брате[77]. Иисус ей с укором отвечает: «Не сказал ли Я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию?» Когда и какими словами Он ей это сказал? Да вот этими: «Воскреснет твой брат» и «Я есмь воскресение и жизнь».

Заверения Иисуса суть приказания верить. Возвещенное Спасителем – данный нам залог, от которого не будет нам никакого толку, если мы, веруя, сами не воспользуемся им. И они отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и, обратившись – неожиданно вслух – к Отцу, сказал: «Отче, благодарю Тебя, что Ты услышал Меня». И, закончив Свое обращение, воскликнул («воззвал громким голосом»): «Лазарь! иди вон».

Примечательно, что Иисус в Своей титанической деятельности всегда действует как обычный человек. Он не сказочный волшебник, и чудеса даются Ему нелегко. Вот и сейчас Он намеревался, просто был вынужден, привлечь силы всех неравнодушных к Лазарю (как прежде – Марфы). Не отрицаю очевидной схожести священнодействия Елисея при воскрешении сына синомитянки с нашими попытками возвращения к жизни людей, впавших в летаргический сон, но мне все же представляется, что Спаситель счел необходимым воздействовать на душу Лазаря нравственным убеждением, властным приказом ему собраться с силами и встать.

«И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его, пусть идет». Ни слова приветствия Лазарю, ни одного ликующего возгласа перед присутствующими. Поразительное священное сознание Своей скромной роли – так Он чтит Своего Отца.

Многие из присутствующих иудеев уверовали в Него, но другие же донесли о «неприятном случае» фарисеям – и Его смерть была предрешена.

Одержимые демонами

Психические болезни – это расстройства и телесные, и душевные. Как известно, именно в таких заболеваниях Спаситель отчетливо видел воздействие на душу человека «нечистых духов», или «демонов, бесов»[78]. Открытие удручающее, но и предвещающее победу. Ведь если все эти полчища сумбурных мыслей и сумрачных настроений больного были не его собственными настроениями, а некоего духа, которому Он Своим властным словом мог велеть удалиться, то избавление от этого несчастья, одного из самых тяжелых недугов, совершалось довольно быстро.

И мы вступаем в эту область деяний Иисуса, которую нельзя обойти вниманием, так как без нее их картина была бы неполной, между тем этой части Своего служения Он, несомненно, придавал большое значение. Но я делаю это с большой осторожностью, намеренно ограничиваясь рассмотрением исторических фактов, о которых рассказано в библейском повествовании.

Стоит ли детально сопоставлять душевные болезни израильтян с психическими заболеваниями, получающими все большее распространение в наш век? Вряд ли те состояния души, которые описаны в Евангелиях, встречаются и по сей день, и какое-то из них, пусть в виде исключения, можно объяснить теми самыми причинами. С одной стороны, данное опасение вполне оправдано. Конечно, то, что люди с помраченным рассудком воображают себя одержимыми, играет немаловажную, даже роковую роль, но если мы правильно понимаем соответствующие места Нового завета, можно предположить, что это в большинстве случаев чистая их иллюзия. Ни в одном Евангелии не говорится о таком явном проявлении влияния демонов, чтобы у подверженного ему могло возникнуть хотя бы малейшее представление об истинном характере своего душевного состояния. Недопустимо безоговорочно верить подобным иллюзиям душевнобольного и уж тем более поддерживать их в нем[79].