Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

Нынешние фанатики, наверное, устроили бы (к такой мысли и склоняют нас реалии современной жизни) публичный торжественный молебен и попытались «взять Бога штурмом». Но в этом Спаситель нуждался меньше всего. То, чего Он ожидал, на что надеялся, было священно, и Он пошел по стопам Илии и Елисея, которые в подобных случаях старались быть предельно деликатными, скрывая по возможности свои желания и надежды. Принуждать Бога означало бы Его «искушать». Спаситель предусмотрительно окутывает тайной чудо, испрашиваемое Им у Бога, предваряя Свои действия словами: «Девица не умерла, но спит»[71] Чудеса – честь для тех, для кого они свершаются, ведь часто причина страсти к чудесам – духовное тщеславие, а «столь большой чести, мы Иаир и прочие», – так думал Он – «не достойны». Господь Бог предпочитает, чтобы они совершались без шума.

Поэтому Иисус просит всех посторонних удалиться из помещения, «где лежала девица». С Ним остаются три Его ученика, которым следует усвоить, как вести себя в будущем в подобных случаях[72], и, конечно же, ее родители. Столько душевного тепла и нежности в обращении Иисуса к девице: «Талифа куми» (девица, встань), что рассказчик (то есть свидетель) не может не передать сказанное Им точно теми же словами, которые сам и услышал.

«И девица тотчас встала и начала ходить». Чудо свершилось во всей его полноте: это было и воскрешение, и исцеление.

Их потрясение было безмерным. Никакая проповедь о Боге Сущем и Его близости к нам не произвела бы на них такого впечатления.

Спаситель же, подобно заботливой матери, не оставляет несчастную, ослабевшую от голода девицу, о которой по причине всеобщего смятения могут легко забыть, и велит «дать ей есть». В Его рассудке всегда живет любовь к ближнему, и этот случай тому яркое подтверждение. Пища, которую ей принесли по Его указанию, была для нее не чем иным, как проповедью любви, превосходящей по своему благодатному воздействию любые красноречивые увещевания.

Обратимся же теперь к юноше из Наина.

«Иисус пошел в город, называемый Наин; и с Ним шли многие из учеников Его и множество народа. Когда же Он приблизился к городским воротам, тут выносили умершего, единственного сына у матери, а она была вдова; и много народа шло с ней из города» (Лк 7:11,12).

Так красочно описывается внезапное появление Спасителя в толпе людей, шествующих за гробом. Перед Ним умерший – как олицетворение всей полноты горя, приносимого смертью, тех ужасных ран, которые она безжалостно наносит нам, людям, живущим в тесном общении друг с другом.

Выйди похоронная процессия из города чуть раньше, Спаситель увидел бы ее лишь издали и отошел вместе со своими спутниками в сторону, чтобы дать ей дорогу. Теперь же у Него не было выбора, и мы не задаемся вопросом, как бы Он поступил в том случае.

Что тут должен был сделать Спаситель? Он, конечно же, знал, что, когда придет Царство Божие, наступит конец владычеству смерти. Но Ему было известно и другое: у Бога все происходит в свой черед, и смерть среди всех прочих богопротивных сил и властей стоит в Его плане на последнем месте. Но чтобы люди перестали умирать сейчас – в этом не было никакого смысла, и такой цели Он перед собой не ставил.

Как поступить Спасителю? Утешить вдову надеждой на Царство Божие, на грядущее воскресение (Ин 5:29), восстание из мертвых? Ничего не было проще. Подобные утешения были тогда приняты у иудеев. И фарисеи тоже уповали на воскресение из мертвых. Спаситель, должно быть, слушая подобные речи, думал: «Мои дорогие, это скоро говорится, но знали бы вы, как трудно сделать так, чтобы это было на самом деле. Без меня подобная надежда – пустые мечты». Это пока лишь убеждения, а убеждения оцениваются не по их красоте, а по тому, насколько они истинны.

Может быть, сейчас самое время озвучить им Свою благую весть, возвестить то, что Он вправе и уполномочен обещать?

Сделай Спаситель так и не более, Ему обязательно и по справедливости ответили бы: «Это Твои убеждения. Мы слышали подобное уже не раз. Другие тоже умеют красиво говорить».

Если бы и Он сказал здесь нечто прекрасное, они остались бы при своем мнении: смерть правит бал, и ничего с этим не поделаешь. Тогда Он не предстал бы перед ними Сыном Всевышнего. Впрочем, и наши мысли на этот счет разумностью и ясностью не отличаются, и мы нередко полагаем, будто Бог и Сам отступает перед законом смерти, этим ужасным и отвратительным явлением. Таков, мол, порядок, и изменить его нельзя. Но в таком случае Спаситель вовсе не великий победитель и искупитель, и герой лишь на словах и в теориях, а не на самом деле.

Спаситель оказался в некотором затруднении. Но в этом трудном положении Он, Господь (так здесь называет Иисуса Лука), сжалился над женщиной. В нем боролись разные мысли, и одна взяла верх: вдова лишилась своего единственного утешения, а Я спокойно на это смотрю? Нет, Я, «Господь», такого не потерплю. И Он прикоснулся к гробу. Душе было велено вернуться оттуда, где она сейчас пребывала, прежде чем Он с ней заговорит, в тот самый момент, когда Своим прикосновением Спаситель лишил смерть ее регалий. Затем Он произнес: «Юноша! Тебе говорю, встань!» Его слова звучат так, будто Спаситель предвидит: юноша не поверит, что обращаются именно к нему, и слова Иисуса внушают ему решимость исполнить приказание. «Мертвый, поднявшись, сел и стал говорить».

Нам понятен страх, обуявший народ. Мы слышим голос невидимого Бога, вмешивающегося в нашу жизнь, и бытие неожиданно предстает перед нами в новом свете! «Бог посетил народ Свой», – этими по-детски наивными и дорогими Израилю словами люди выразили свое отношение к только что совершившемуся на их глазах чуду.

То, как Иисуса побуждает, если не сказать принуждает, к воскрешению мертвого особое стечение обстоятельств, выстроенных Самим Богом, напоминает нам о Его словах (Ин 5:20), сказанных иудеям, ставившим Ему в вину исцеление Им в субботу больного у купальни Вифезда. «Отец покажет Ему дела больше сих, так что вы удивитесь» – то есть воскрешения мертвых. В главе 5-й, откуда и взяты эти слова, Иисус настолько подробно высказывается о самой сути Своего чудотворения, что у нас появляется желание еще раз прочитать внимательно эти стихи.

Итак, Иисус оправдывается словами: «Отец Мой доныне (больше не творит, не говорит «Да будет!») делает (хотя сейчас и Его суббота), и Я делаю». Звучит по-детски, но почти непроизвольно раскрывает Его великую тайну, которая наносила иудеям смертельную обиду – то, что Он Сын Божий. Поэтому Ему приходится объяснять Свои чудеса, подкрепляя их словами. В произносимом Им – потоки смирения и покорности, призывающем не приписывать Ему большего участия в чудесах, чем это есть на самом деле. В то же время Иисус хочет объяснить, что их сетования по поводу Его «чудес» задевают не Его, а Отца. «Истинно, истинно говорю вам: Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего: ибо, что творит Он, то и Сын творит так же (или таким же образом)». Насколько убедительно Спаситель отвергает здесь все домыслы о «высших, сверхчеловеческих способностях», ложно понимаемых как бы в телесном, физическом смысле. Чудеса совершает лишь Бог, а то, что Он совершает их через Него, вместе с Ним, объясняется лишь Его внутренним возвышенным и трепетным отношением к Отцу. И Спаситель продолжает Свои рассуждения о великой связи тех чудес со всеми Своими искупительными трудами, что поручены Ему Богом, и это поручение Он исполнит до конца.

И чтобы разъяснить им суть исцеления больного, Спаситель обозревает все царство смерти, в которое вторгся этим исцелением, проникая Своим взором в его самые отдаленные глубины, но не упуская из вида и Свою будущую победу над ней, к которой Он придет не сразу, но постепенно, отвоевывая шаг за шагом ее позиции, пока не уничтожит смерть окончательно. Для Спасителя такая, с позволения сказать, отдельная, «случайная» помощь была бы бессмысленной и бесполезной, если бы ему не виделось в ней обетование Великого. По ней Он судил о порядках в стане врага (Лк 11:20), но еще больше о промысле Божьем. И это проливало свет на все существо зла, на причины, движущие им и как бы образующие его организм.

Он не может примириться с мыслью, что зло в природе закономерно и причины его, так сказать, естественные. Нет у него и намерения объявлять Себя источником той помощи, будто в Нем есть силы, способные непосредственно воздействовать на природу. Он смотрит на зло в целом, как на нечто единое (подобное организму), проявляющееся в смерти, видевшейся Ему как суд Отца. Но суд не частный, свершающийся в каждом отдельном случае и отчетливо свидетельствующий о зависимости человека от сил природы, а суд общий, означающий, что все люди, несмотря на Божественное в них, подвластны тем силам, и жизнь в нас слабее, чем они. В Его видении мы как бы не совсем живые и пока еще пребываем в царстве смерти (Ин 5:24). Проявлений частного суда было множество, и одно из них – тот больной, которому сказано: «Не греши больше, чтобы не случилось с тобой чего хуже». Стало быть, любое исцеление как дело Божье есть суд, прощение, хотя нередко и частичное (у прощения тоже есть свои градации). Полное, великое прощение есть избавление от смерти, отмена приговора, гласящего: «Ты должен умереть».