Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

Сегодня для нас наиболее поучителен именно третий случай, свидетельствующий о том, что Спаситель понимал, как далеко простиралось влияние сил тьмы, захватывающее даже область телесного.

Нас это неприятно удивляет, и, наверное, потому, что мы чего-то недопонимаем в Евангелиях или не вполне уверены в нашем толковании соответствующих мест в них. Мы считаем, что тяжесть напускаемых демонами бед определяется в основном тем, что о них думает сам больной. Не проявляется ли здесь подсознательное стремление отыскать причину прежде всего внутри своего Я? Но как только мы, следуя Евангелиям, признаем местопребывание зла за пределами того Я, иначе говоря, в области бессознательного, различие между «душевным» и «телесным» в отношении такого зла тотчас же практически теряет смысл. Есть какая-то удивительная, прекрасная тайна в том, как жизнь в нас с момента нашего зарождения строит члены нашего тела, инструменты нашего духа, – тайна, стирающая грани между духом и материей, бессознательным и целенаправленным. Иная болезнь протекает так, будто пораженный орган живет по каким-то своим законам, чуждым его природе, образующим в нем своего рода секту или государство в государстве, преследующее собственные эгоистические интересы. На то могут быть свои, так сказать, автономные причины, но вот всегда ли – вопрос спорный. Мы здесь имеем в виду случай со скорченной женщиной (Лк 13:10 и далее).

Иисус восходит на кафедру синагоги, обводит взглядом пришедших к Нему людей и видит сидящую в задних рядах женщину, «которая была скорчена и не могла выпрямиться». Есть нечто необычайно возвышенное и отрадное в том, как по-отечески заботливо смотрит на нее Спаситель, замечая волнение в ее душе, и как по-царски взирает Он на всякую дисгармонию, всякое нестроение в каждом из Своих чад, считая, что такого быть не должно. Это противоречило Его миру, Его светлым, ясным, блаженным отношениям с Творцом Небес и Земли, и Спаситель, пребывающий в славе Сына Единородного, хотел, чтобы предстоящие Ему познали на себе созидательную, освобождающую силу ее лучей. Особенно это относилось к той женщина, которая вот уже восемнадцать лет страдала от бесконечно истязавшего ее недуга. Она имела на себе «духа немощи», то есть поврежденным был у нее не скелет, а нечто другое, и это, возможно, даже влияло на ее характер и постепенно привело в такое состояние. В самом существе женщины и отведенном ей положении в обществе уже заложено то, что люди оценивают ее по внешнему облику куда пристрастнее, чем мужчину. Как невыносимо было, наверное, той страдалице ощущать постепенное изменение отношения к ней! «Я ничуть не глупее и не хуже других, почему же теперь меня сторонятся?» Это отравляет душу, лишает человека уверенности в себе, и тогда следствие неизбежно становится причиной, а причина следствием: пренебрежение угнетает, а это, в свою очередь, усугубляет болезнь. И человек начинает избегать людей. Женщина явно не осмеливалась пожаловаться Спасителю на свой недуг, вероятно, ошибочно полагая, что помочь ей невозможно, или стыдясь открыто попросить о помощи. Она смирилась со своим несчастьем, горестно думая: всем помогают, только не ей. Адресуя свой упрек неизвестно кому, она одновременно испытывала своеобразное удовлетворение от ощущения своего несчастья.

Наверное, понимая это, Спаситель и решил действовать необычным образом. Как правило, Он не предлагал Свою помощь, но здесь Его родительский зоркий взгляд увидел состояние женщины: стремление оградиться от помощи было одним из проявлений ее болезни. Каково было женщине, когда она вдруг услышала, что ее окликают по имени и приказывают: «Подойди сюда!» В последний раз ей пришлось чуть ли не торжественно демонстрировать свой недуг, которого она стыдилась, протискиваясь своей скрюченной фигурой сквозь толпу к Спасителю. Он «возложил на нее руки». Душа этой женщины, даже не просившей Его, нуждалась именно в таком сильном воздействии, подобном утешительному заверению: «Отныне ты Мое чадо». «…и сказал ей: женщина! ты освобождаешься от недуга твоего. И возложил на нее руки, и она тотчас выпрямилась и стала славить Бога». Избавившись вдруг от своего долгого недуга, она ощутила на себе Божью благодать. Нам не дано испытать то, что испытала она. Будь мы даже в том собрании, все равно услышали бы только, как она, охваченная неведомым, теплым чувством, славила Бога.

Не тронуло происшедшее лишь одного мужа – начальника (или старосту) синагоги. Он выразил свое неудовольствие, досадуя, что якобы нарушена благоговейная атмосфера, сердясь в душе, что Иисус в очередной раз прославил Себя и Того, Кто Его послал. «Есть шесть дней, в которые должно делать; в те и приходите исцеляться, а не в день субботний», – резким диссонирующим голосом прерывает он прославление Бога. Этот ключевой момент истории и побудил Луку рассказать ее в своем повествовании. После этих слов Спаситель потерял к начальнику синагоги всякое уважение. По сути, этот человек положил на одну чашу весов свою честь, а на другую – честь Бога, и его ждал беспощадный приговор, вынесенный не взирая на личности. «Лицемер! Не отвязывает ли каждый из вас вола своего или осла от яслей в субботу и не ведет ли поить? Сию же дочь Авраамову, которую связал сатана вот уже восемнадцать лет, не надлежало ли освободить от уз сих в день субботний?» Ясность и простота этих слов в сочетании с величием и простотой Божьего поступка – вот что позволило в этот раз одержать знаменательную победу. И (даже) «все противившиеся Ему стыдились; и весь народ радовался о всех славных делах Его» (Лк 13:15–17). Спаситель не случайно говорит: «Сатана ее связал», очевидно подразумевая под этим не только духовное происхождение болезни, но и то, что любые искажения Божьего творения – результат происков сатаны. Он – средоточие и корень всего отвратительного, неправильного и всего, что порождает зло. Он знал, ничто не происходит без позволения Бога, напротив, и это только еще сильнее побуждало Его вновь и вновь взывать к Нему: «Да приидет Царствие Твое!»

Еще один аналогичный пример из Евангелия (Мф 12:22 и далее) показывает нам, что физические недостатки – проявление бесовского влияния. Это рассказ о человеке, который, имея здоровые органы чувств, был слепым и немым. Совершенное Спасителем исцеление произвело на народ столь сильное, ошеломляющее впечатление, что фарисеи решились высказать Ему подозрение в исключительном преступлении и тем самым принудить Его объяснить им, как Он повелевает демонами. Последнее обстоятельство и делает данную картину достойным завершением настоящего раздела. «Не это ли Христос, сын Давидов?» – спрашивал себя народ, смутно угадывающий в Спасителе героя, который один только и принесет истинное освобождение, поскольку побеждает врагов, против которых человек бессилен и которые тем беспрепятственней правили миром, чем меньше об их существовании догадывались. А что Спаситель совсем иначе и поистине победоносно в их область вторгся, действуя именем Бога и силой света, в область, дававшую прежде пищу фантазиям лишь суеверных авантюристов, этого фарисеи словно не замечали, наверное, потому, что сами были не лишены такого суеверия[82]. Они полагали, что владеют довольно точными знаниями об этой области, почерпнутыми не откуда-нибудь, а из библейского источника. Знали они, как им казалось, и о самом главном из бесов – «вельзевуле», чье имя напоминает Ваале, верховном божестве финикийцев; власть же Иисуса над бесами объясняли Его непосредственным общением с бесовским князем, чуть ли не пребывающим у Него в подчинении (Мк 3:22): «Он имеет в Себе вельзевула»). Таким образом, фарисеи без тени смущения следовали в фарватере суеверия своего времени, отчего и не видели в действиях Спасителя ничего нового – те же заклинания бесов, только доведенные до известного совершенства. Невозможно представить, как это оскорбило Иисуса, ибо нацелено было в самую сердцевину Его существа. Сокровеннейшая связь с Отцом воспринималась фарисеями как нечто бесовское; в доверии к Нему народа они усматривали прегрешение против первой заповеди, а в каждой Его победе именем Божьим – очередной триумф тьмы. Он же, говоря уверенно и доброжелательно, но в то же время смиренно, оправдывает Себя перед человеческими судьями, а затем, не скрывая радости по поводу одержанных побед и ободряя собравшихся, раскрывает перед ними спасительный смысл Своих успехов. И, переходя от защиты к нападению, объясняет Своим противникам, какую ужасную опасность они навлекают на себя своими подозрениями. Судя по всему, Его деяния в этой области были весьма успешными и принесли прекрасные плоды, к тому же числом немалые, что и позволяло Ему говорить об этом, как о бесспорном факте.

В этой Его речи отчетливо выражены две точки зрения: на нравственность, священное и на власть. Спаситель обходит молчанием употребительное у суеверных людей понятие «веельзевул» и тут же называет сатану – этот настоящий корень зла, средоточие всего враждебного Богу – виновником подобных явлений, придавая тем самым истинным победам над ним нравственный, священный смысл. Может ли сатана желать такого? Одним этим вопросом Он уже опровергает выдвинутое против Него подозрение.