ПГТ - Вадим Сериков

– Схожу, куда денусь, – вздохнул я. Все это было здорово, но ничуть не приближало меня к цели. У меня оставалось два дня.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Из-под парты – с любовью

Миновав вестибюль со строгим охранником (уволить бы его, заразу, что пропустил взрослого мужика, всего лишь назвавшегося "братом Виолетты Геннадьевны"), я прошел по длинному коридору. Повернув направо, услышал нарастающий вопль. В ту же секунду, чуть не сбив меня с ног, мимо пронеслись двое пацанов лет одиннадцати. Чудом отскочив, я обернулся назад, и увидел, как стремительный бег парней прерывается дородной женщиной. Она выросла перед ними неожиданно, словно из-под земли, и пацаны остановились, точно натолкнувшись на невидимую стену.

"Ой, что будет", – подумал я. И внутри у меня все похолодело, как будто это я учусь в шестом классе и попался в руки строгому завучу.

– Литвиненко, Маслов! – голосом сержанта штрафного батальона произнесла дама. – Ну, как же, кто еще? Уши лишние? Ну, давайте оборву их вам за беготню во время уроков.

Голос не предвещал ничего хорошего. На месте пацанов я бы попрощался с ушами навсегда. Видимо, они испытывали те же чувства, потому что один из них (уж не знаю, Маслов ли или Литвиненко), заикаясь от страха, выдавил:

– Раиса Ивановна, простите, пожалуйста, мы случайно…

– Случайно? – заговорила Раиса Ивановна более вкрадчиво (на месте парней я бы от этой вкрадчивости не расслаблялся, это иногда хуже, чем крик). – Я вас уже второй раз ловлю, когда вы "случайно" нарушаете учебный процесс. Как можно "случайно" с воплями бегать по коридору, скажите мне?

Стали появляться зрители. Из ближайших кабинетов выглянули учителя и стали с удовлетворением наблюдать за педагогическим процессом.

Судя по всему, репутация у Раисы Ивановны была соответствующая. Видимо, присутствующие ожидали, что она достанет кнут или, по меньшей мере, хворостину, и начнет с помощью них делать из нарушителей спокойствия людей. Но, то ли мое присутствие сыграло свою роль, то ли звезды сегодня благоволили к разного рода хулиганам, но физической расправы не последовало.

– Чтобы сейчас же были у меня в кабинете с дневниками! И родителей завтра в школу, – металлическим голосом произнесла Раиса Ивановна, и пацаны испарились. Завуч, развернувшись, царственно покинула место казни.

Слегка разочарованные зрители потянулись назад в классы, а я замахал молодой учительница. Судя по номеру кабинета, она была именно той, кого я искал. Училка изобразила лицом строгую вопросительность, но в глубине ее глаз я увидел искорки интереса.

– Извините, – сказал я, примерив одну из самых очаровательных своих улыбок, – мне нужна Виолетта Геннадьевна. Это, наверное, вы?

– Да, это я, – ответила она, не меняя вопросительного выражения лица.

– Ваш отец сказал, что вы заведуете школьным музеем, и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

Лицо ее чуть смягчилось.

– Вы – Олег? – спросила она. – Из Питера?

– Так точно! – по-военному отрапортовал я. Стереотип какой-то, что ли, сыграл свою роль? Стереотип, утверждающий, что провинциальные учительницы неравнодушны к военным.

– У меня сейчас уроки, а в двенадцать будет часовой перерыв. Приходите, поговорим.

– Вас понял, к двенадцати я, как штык, здесь! – почти гаркнул я в том же идиотском бравурном тоне.

***

В коридорах школы царила тишина. Возле двери класса я остановился, чтобы перевести дух, но сделать этого не успел. Дверь неожиданно распахнулась, Виолетта Геннадьевна схватила меня за руку и буквально втащила в кабинет.

"Ого! – только и успел подумать я. – Да она затейница".

Мы быстро проследовали вдоль парт до заднего ряда, где она, присев, скрылась под партой. Но тут же снова появилась, отчаянно сигналя рукой: давай, мол, ко мне, скорее. Не особо размышляя, я тоже нырнул под парту. Света называет меня авантюристом. Наверное, все-таки не зря.

Внизу было не темно и не страшно. Даже приятно. Особенно от близости молодой незамужней женщины. Пахло половой мастикой и геранью. За те несколько минут, что мы были одни, я успел рассмотреть хранительницу школьного музея более детально.

Не сказать, что красавица, но лицо очень живое. Глаза – бусинки, круглые и блестящие. Носик чуть вздернут, но в меру. Не люблю "мартышонов", но именно ее эта деталь не портила. Пухлые губки. Ямочки на щеках. Набор под названием "счастье командировочного".

Виолетта напряженно смотрела в сторону дверей, прислушиваясь. Потом еле слышно прошептала:

– Сидите, пока не скажу выйти.

"Конкурсы интересные, и тамада хороший", – подумалось мне. В подобных забавах я не участвовал со времен глубокого школярства. Показал глазами: сижу, сижу.

Прошло еще несколько минут, и дверь в класс тихонько приоткрылась. Кто-то по-шпионски прошмыгнул к учительскому столу.

Виолетта Геннадьевна стремительно встала и, уперев руки в боки, с нестрашной строгостью произнесла:

– Светашова, значит, это все-таки ты!

Раздалось испуганное "ой", и кто-то быстро выбежал из класса. Я сидел и смотрел на коленки, расположившиеся перед самым моим носом. Что уж говорить, коленки были красивые. Причем без всяких "но". Я готов был любоваться ими и дальше, но тут училка вспомнила про меня:

– Вылезайте, что вы там расселись?

"Логично, – подумал я. Сначала: "Сидите, пока не скажу", а потом: "Что вы расселись". Вслух я, конечно, ничего не сказал. Женскую логику вслух лучше не комментировать, себе дороже. Молча вылез из-под парты и отряхнул колени.

– Нет, вы представляете, какая дерзкая девчонка? – возмущалась Виолетта Геннадьевна. – Уму непостижимо!

– Простите, – осторожно сказал я, чтобы не попасть под горячую руку, – а что эта Светашова хотела сделать?

– Да она себе и своим подругам оценки в журнал дописывала. Никак поймать не могли. У нас учительница по русскому, старенькая, так она мне потихоньку говорит: "Представляете, Вита, поставила несколько "пятерок" в седьмом "Б" и не помню за что. Такого со мной раньше не случалось. Пора на пенсию". А это Светашова, оказывается. Чуть с ума не свела человека.

Я не смог удержаться от смеха. Училка сердито зыркнула на меня своими бусинками, но потом тоже улыбнулась.

– Придется с ней поговорить, а то она не образумится. И жизнь себе испортит.

Я изумился.

– Вы что, никому ничего не скажете? И к директору ее не отведете?

– Зачем? – искренне удивилась Виолетта. – Человек должен сам понять, что поступать так нехорошо. А наказание может только озлобить.

Не могу сказать, что я разделял подобную педагогическую методику, но понял, что если начать спорить, то ближайший час мы проведем в дискуссии. Надо было действовать