Жак Оффенбах и другие - Леонид Захарович Трауберг

вон выходящая. Она и создана. Звучит, стремительно сметая все обреченное на слом, музыка, чей век длится уже сто двадцать пять лет и будет длиться долго. Знаменитый галоп из «Орфея в аду».

В 20-х годах прошлого века столицу Франции обуяла так называемая «полькомания». Если в свете получил утверждение вчера еще не совсем приличный вальс, то для средних слоев, для простонародья любимым стал быстрый танец, возможно, и в самом деле завезенный из Польши. Польку танцевали всюду: в богатых домах и в увеселительных заведениях, на сценах театров и в деревнях. Одной из фигур польки была так называемая кадриль. По ходу ее исполнялось своеобразное па: стоя на одной ноге, держа в руках широкие юбки, танцорка высоко и часто вздымала другую ногу, изредка даже перенося ее над головой кавалера! Получило это (даже не в Париже, а в Англии) особое и странное название «французский канкан». Судя по всему, и па это и название пришли из Северной Африки.

В отличие от вальса и польки канкан исполнялся в садах, предназначенных для самой далекой от салонов публики: молодые работницы, матросы, продавщицы из магазинов, уличные феи. Однако именно это «низкое» назначение садов привлекало любителей зрелищ из высших слоев; наиболее известные гуляния посещались туристами и даже коронованными особами. Сады (или, как их окрестили, «Балы») стали частью «парижского пейзажа», и прозвища наилучших «канканерок» стали известны, как имена прославленных балерин «Гранд-Опера».

Прима-балериной канканного жанра стала красивая девушка из народа Луиза Вебер, получившая, скорее всего, не столько за умение высоко вздымать ногу, сколько осушать бокалы кличку «La Goulue» («Глотка»). Ее и ее странного, похожего на скелет партнера, Валентина Бескостного, прославил позже Тулуз-Лотрек.

Оффенбаховский галоп начинается непритязательной, бойкой, точнее сказать, игривой мелодией. Мелодия эта настолько простонародна, что ее невозможно представить в сочетании с величавыми олимпийскими богами. Но внезапно начальная мелодия уступает место поистине поразительному рефрену. Возникает оглушающая, скажем даже, ослепляющая музыка: Венера, Диана, Минерва вместе с Евридикой посягнули на лавры «La Goulue», забыв о своих белоснежных одеяниях, о статуях, им воздвигнутых, пустились в канкан.

(Хочется напомнить, что танец этот в «Буфф Паризьен» исполнялся вовсе не так, как в самом конце столетия и в нашем веке: шеренга прекрасных девиц на самой авансцене лицом к зрителю. В спектакле Оффенбаха это называлось «вакханалия»: и боги и богини выплясывали диковинные па лицом друг к другу. На них были не мешающие танцу хламиды, а причудливые костюмы, эскизы для которых создал Гюстав Доре.)

Но нам нельзя забыть о человеке, с которого мы начали (прозванный «Юпитером прессы», он имеет самое близкое отношение к Олимпу). Г-н Жюль Жанен, очевидно, в этот момент решительно утвердился во мнении, что большего безобразия он на сцене не видывал. Он, обучавшийся в лицее, знал, что боги позволяли себе спускаться на землю и даже заводить шашни с земными красотками, но — канкан!..

Да, канкан. Можно было понять богов, пустившихся в пляс на сцене «Буфф Паризьен», но чего нельзя было понять — непонимания публики, которая не могла, хотя бы мысленно, не пуститься в бешеный танец и — не пустилась. Объяснение простое: очень часто в истории искусства лицезрение или слушание нового шедевра ошеломляло (вспомним участь премьеры «Кармен»).

Наверняка можно утверждать, что гениальная музыка оффенбаховского галопа ошеломила зрителей первого представления «Орфея в аду». Казалось бы, несложный ритм был настолько быстрым, что не давал ни танцорам, ни певцам (боги пели!), ни музыкантам и секунды для вздоха. Зритель как бы задыхался в этом потоке пронзительных звучаний. Ничего подобного по ритмам не знали композиторы XVIII или первой половины XIX века; галоп «Орфея» был тесно связан с достижениями цивилизации, демонстрировавшимися в эти же годы на всемирных выставках, — локомотивами, пневматическими машинами, скорострельным оружием.

«Канканом богов» не заканчивался огорошивший аудиторию спектакль. Все-таки пьеса не о богах, а об Орфее и жене его, Евридике. В попойке и танцах богов герой не принимал участия, но Евридика принимала; она вдруг словно переменилась: ее куплеты вполне соответствовали общему настроению. Однако существует Общественное мнение. Евридику до́лжно возвратить мужу. Юпитер ставит явившемуся за супругой Орфею условие: Евридика последует за мужем, но он не смеет оборачиваться и глядеть на нее, пока они не выйдут из преисподней. Орфей повинуется, но Юпитер наподобие мелкого жулика мошенничает: сверкнул молнией, Орфей невольно повернулся и — потерял Евридику. В будто нелогичном апофеозе она появляется в свите бога Вакха (Диониса).

Конечно, часть зрителей хлопает: одни потому, что им понравилось, другие — в знак снисхождения. Не хлопает г-н Жюль-Габриэль Жанен. Он взбешен. Не потому, что он не понял. Потому что понял.

На следующий день в газете «Журналь де Деба» появляется разгромная рецензия на спектакль. Было несколько странно, что подобную рецензию на новаторский по всем признакам спектакль написал тот самый Жюль Жанен, который за два десятка лет до того участвовал в дерзких эскападах французских романтиков школы де Виньи, Гюго и Дюма-отца. Тот самый Жанен, который написал повесть с эксцентрическим названием — «Мертвый осел и обезглавленная женщина». Но прошли годы — и изменился страстный поборник романтизма, и не только по внешности.

Он обрушился на представление «Орфея в аду» именно так, как набрасывались на романтиков представители академизма. Статья Жанена имеет слишком важное значение для истории оперетты, поэтому на ее содержании останавливались многие историки жанра, как хулители, так и доброжелатели. Останавливались не без оснований. Г-н Жанен прекрасно понял, может быть даже лучше авторов, скрытый смысл спектакля «Орфей в аду». Не только спектакля — жанра!

Не следует думать, что почтенный критик напал на произведение Оффенбаха с дубинкой в руке, с яростью крестоносца, убивающего иноверцев. Для этого он был достаточно умен и образован, хотел критиковать, а не мазать черной краской. Основная его мысль была и обоснованной и искренней.

У людей должны быть святыни. Отречься от них, глумиться над ними — недостойно цивилизованного человека. Герои Гомера, Вергилия, Овидия являют собой золотой фонд человечества. Уважение к античности влечет уважение к подлинному величию и красоте. Спектакль Жака Оффенбаха и Гектора Кремье — не что иное, как бессмысленное надругательство над тем, что почитают, не могут не почитать культурные люди. Любимец Аполлона, великий музыкант Орфей представлен в виде героя низкопробного фарса, полукретина и мещанина. Его жена, чаровавшая богов, — попросту потаскушка. Юпитер, великий Юпитер превращен не то что в селадона, а в блудливую муху. Предел глумления, издевки над олимпийцами — канкан богов. Вершители судеб человечества уподоблены шлюхам и сутенерам из «Мулен Ружа». Собственно, к