Жак Оффенбах и другие - Леонид Захарович Трауберг

в 1762 году великий композитор Христофор Виллибальд Глюк написал знаменитую оперу «Орфей и Евридика». Конечно, высмеивать Глюка не следовало бы, но Глюк — немец, французское сердце Жанена мирится с дерзостью театра.

Представим себе (и в истории допустимы вольности), что сосед Жанена по креслам в партере знаком с журналистом и почтительно обращается к нему перед началом спектакля:

— Ваше мнение об этой пьесе, господин Жанен.

— Мнения еще нет, — величественно улыбается Жанен, — не был на премьере.

— Я был, — сообщает сосед, — и, признаюсь, ничего не понял. Никто не понял. Решил посмотреть еще раз.

— Сейчас поймем, — говорит Жанен, указывая на невысокого худого человека с баками, в пенсне, пробирающегося к дирижерскому пульту. — Автор пожаловал.

В небольшом зрительном зале прозвучали умеренные рукоплескания. Жак Оффенбах повернулся к аудитории и с легкой улыбкой поклонился.

Мало кто в зрительном зале знал, что кроется за этой несколько принужденной улыбкой. Композитор глядел в зал и словно пытался постичь нечто ему непонятное: настроение этой самой публики.

Показанный впервые 21 октября спектакль имел относительный успех. В газете «Фигаро» Жюль Норрик даже написал рецензию, похожую на оду, — все хорошо: и либретто, и музыка, и актеры. Но эту газету издавал Вильмессан, один из пайщиков театра «Буфф Паризьен». Остальные газеты отмолчались. Сборы, вначале хорошие, стали падать. Композитор даже переработал партитуру, добавил новые номера, и все же большого успеха, на который рассчитывал театр, не было. Публика не могла понять, что все это значит, что за спектакль ей показали. Автор не в состоянии был понять, почему так мало оправдались надежды его и театра. Он знал: это во всех смыслах достойное успеха представление. И вот поди же — зал не совсем полон, аплодисменты сдержанные. Неужели провал?

Оффенбах взмахнул дирижерской палочкой, началась увертюра.

Она не может не понравиться хорошо разбирающемуся в музыке журналисту. Даже обидно, что такие прекрасные мелодии растрачиваются на забавную — не более — пародию, на вздорную пастораль в духе уже шедших в этом театре.

Занавес поднимается. На сцене — скромная декорация: слева и справа — домики в античном стиле, в глубине — сад.

На одном из домов — вывеска, извещающая, что проживающий здесь профессор консерватории Орфей дает уроки музыки и настраивает фортепиано. (Конечно, надпись нелепая для Древней Греции, но ведь — пародия!)

— Ясно, — говорит себе Жанен, — обыкновеннейшая пастораль.

Но первым на сцене появляется не традиционный для оперы хор, не герои пьесы, а странный персонаж — строгого вида женщина в хламиде с перекинутой через плечо лентой, на ленте — надпись: «Общественное мнение». В своей выходной арии персонаж этот извещает зрителей, что в его задачу входит охрана нравственности и высокой морали. Спев арию, Общественное мнение удаляется.

На сцену приходит героиня, Евридика. Роль ее должна была исполнять главная актриса театра, Гортензия Шнейдер, однако случилась беда: в результате любовной связи с известным всему Парижу титулованным лоботрясом герцогом Грамоном-Кадруссом Шнейдер забеременела. Это помешало ей выступить в «Орфее». Потеряв премьершу, Оффенбах спешно нашел заместительницу — очаровательную уроженку Бельгии Лизу Тотен. За год до этой премьеры она с успехом сыграла на сцене «Буфф Паризьен» в одноактной музыкальной пьесе «Девушка, выигранная в лотерею».

Евридика спела свои начальные куплеты, из которых стало ясно, что ей весьма надоел ее муж, музыкант Орфей, и что она по уши влюблена в поселившегося рядом красивого пастуха Аристея. Евридика, не в силах скрывать свои чувства, вешает веночек на дверь дома пастуха, за этим занятием ее застает вернувшийся из консерватории Орфей. Возникает ссора.

«Нет, это не пастораль, — думает г-н Жанен, — скорее, сценка в духе ранних фарсов Мольера».

Но ни в какой комедии Мольера не было того, что происходит далее. Отчасти для того, чтобы досадить жене, отчасти для того, чтобы продемонстрировать свои таланты, Орфей исполняет на скрипке мелодию, которой не постыдились бы такие признанные корифеи, как Россини или Обер. Меньше всего эта великолепная мелодия нравится Евридике, ссора достигает кульминации, Орфей, разозленный, уходит.

Но гневается и г-н Жанен. Он даже оставил без внимания блестящий музыкальный номер и возмущенно думает: «Что за дурацкая мысль опошлить известный миф! Орфей и Евридика в мифе — образец любви, идеальные персонажи наподобие Геро и Леандра, и вдруг — такой поворот!»

Появляется пастух Аристей, начинается несколько традиционный любовный дуэт. Внезапно обнаруживается, что Аристей — не пастух. Он — один из богов Олимпа, царь подземного мира Плутон (точнее было бы — Аид, но авторы либретто предпочитают латинские транскрипции). Влюбившись в Евридику, он собирается унести ее в свое адское царство, для этого нужно ее умертвить. По воле бога змейка жалит наклонившуюся за цветком фиванку, Евридика, спев трогательную предсмертную арию, падает на землю, торжествующий бог уносит ее.

На опустевшей сцене появляется Орфей. Не застав жены, он решает, что она ушла от него, и чрезвычайно рад этому, но тут перед ним предстает Общественное мнение и грозно велит Орфею не нарушать морали: муж оскорблен, должно вернуть Евридику из ада, восстановить святость семейного очага. Орфей со вздохом подчиняется.

Картина закончилась, и зрители имеют право на признание ее вовсе не превосходной. Пока что им показали только легкое «травестирование», то есть шутливо воспринятое древнее сказание. Жанр этот процветал и в Греции и, позднее, во многих странах: «Энеида наизнанку», «Осада Трои» и много-много других поэм, пьес, опер. В 1852 году в Париже была показана маленькая комическая опера Виктора Массе, шутливо рассказывающая известную историю Пигмалиона и Галатеи. За столетие до оперетты Оффенбаха в Германии и Франции уже исполнялись пародийные интерпретации мифа об Орфее и его жене.

Но вновь поднимается занавес, идет вторая картина. Это уже не окрестности Фив, а обитель богов, гора Олимп, так сказать, небеса. Здесь небожители должны пребывать в состоянии неизменного блаженства. Но ничего подобного не видят зрители. Богам Олимпа невероятно скучно. Они одурели от нектара и амброзии, от своего олимпийского величия. Они жаждут веселья, приключений. Они обвиняют своего повелителя Юпитера (Зевса) в том, что он держит их взаперти в то время, как сам весьма часто развлекается с земными красавицами. Боги и богини под предводительством воинственной Дианы исполняют куплеты о «метаморфозах» своего владыки.

Собственно, с исполнения этих куплетов и начинается мировая оперетта. Конечно, мелодика их обусловлена превосходной комической музыкой творцов итальянской и французской оперы — Чимарозы, Доницетти, Обера и Адана, — в сущности, это не более, чем разудалый хор, близкий к народной мелодии, но в то же время это нечто новое. Словно другой век, другая стихия ворвались на сцену, стихия