Божественная комедия - Данте Алигьери

      И грешники до смертного мгновенья,

      Когда, лучом небес озарены,

55 Покаялись, простили оскорбленья

      И смерть прияли в мире с божеством,

      Здесь нас томящим жаждой лицезренья".

58 И я: "Из вас никто мне не знаком;

      Чему, скажите, были бы вы рады,

      И я, по мере сил моих, во всём

61 Готов служить вам, ради той отрады,

      К которой я, по следу этих ног,

      Из мира в мир иду сквозь все преграды".

64 Один сказал: "К чему такой зарок?

      В тебе мы верим доброму желанью,

      И лишь бы выполнить его ты мог!

67 Я, первый здесь взывая к состраданью,

      Прошу тебя: когда придёшь к стране,

      Разъявшей землю Карла и Романью,

70 И будешь в Фано, вспомни обо мне,

      Чтоб за меня воздели к небу взоры,

      Дабы я мог очиститься вполне.

73 Я сам оттуда; но удар, который

      Дал выход крови, где душа жила,

      Я встретил там, где властны Антеноры[582]

76 И где вовеки я не чаял зла;

      То сделал Эсте, чья враждебность шире

      Пределов справедливости была.

79 Когда бы я бежать пустился к Мире[583],

      В засаде под Орьяко очутясь,

      Я до сих пор дышал бы в вашем мире,

82 Но я подался в камыши и грязь;

      Там я упал; и видел, как в трясине

      Кровь жил моих затоном разлилась".[584]

85 Затем другой: "О, да взойдёшь к вершине,

      Надежду утолённую познав,

      И да не презришь и мою отныне!

88 Я был Бонконте, Монтефельтрский граф.

      Забытый всеми, даже и Джованной[585],

      Я здесь иду среди склонённых глав".

91 И я: "Что значил этот случай странный,

      Что с Кампальдино ты исчез тогда

      И где-то спишь в могиле безымянной?"[586]

94 "О! — молвил он. — Есть горная вода,

      Аркьяно;[587] ею, вниз от Камальдоли,

      Изрыта Казентинская гряда.

97 Туда, где имя ей не нужно боле,[588]

      Я, ранен в горло, идя напрямик,

      Пришёл один, окровавляя поле.

100 Мой взор погас, и замер мой язык

       На имени Марии; плоть земная

       Осталась там, где я к земле поник.

103 Знай и поведай людям: ангел Рая

       Унёс меня, и ангел адских врат

       Кричал: "Небесный! Жадность-то какая!

106 Ты вечное себе присвоить рад

       И, пользуясь слезинкой, поживиться;

       Но прочего меня уж не лишат!"[589]

109 Ты знаешь сам, как в воздухе клубится

       Пар, снова истекающий водой,

       Как только он, поднявшись, охладится.

112 Ум сочетая с волей вечно злой

       И свой природный дар пуская в дело,

       Бес двинул дым и ветер над землёй.

115 Долину он, как только солнце село,

       От Пратоманьо до большой гряды[590]

       Покрыл туманом; небо почернело,

118 И воздух стал тяжёлым от воды;

       Пролился дождь, стремя по косогорам

       Всё то, в чём почве не было нужды,

121 Потоками свергаясь в беге скором

       К большой реке,[591] переполняя дол

       И всё сметая бешеным напором.

124 Мой хладный труп на берегу нашёл

       Аркьяно буйный; как обломок некий,

       Закинул в Арно; крест из рук расплёл,

127 Который я сложил, смыкая веки:

       И, мутною обвив меня волной,

       Своей добычей[592] придавил навеки".

130 "Когда ты возвратишься в мир земной

       И тягости забудешь путевые, —

       Сказала третья тень вослед второй, —

133 То вспомни также обо мне, о Пии!

       Я в Сьене жизнь, в Маремме смерть нашла,

       Как знает тот, кому во дни былые

136 Я, обручаясь, руку отдала".[593]

ПЕСНЬ ШЕСТАЯ

1 Когда кончается игра в три кости,

     То проигравший снова их берет

     И мечет их один, в унылой злости;

4 Другого провожает весь народ;

     Кто спереди зайдёт, кто сзади тронет,

     Кто сбоку за себя словцо ввернёт.

7 А тот идёт и только ухо клонит;

     Подаст кому, — идти уже вольней,

     И так он понемногу всех разгонит.

10 Таков был я в густой толпе теней,

      Чьё множество казалось превелико,

      И, обещая, управлялся с ней.

13 Там аретинец был, чью жизнь так дико

      Похитил Гин ди Такко;[594] рядом был

      В погоне утонувший;[595] Федерико

16 Новелло,[596] руки протянув, молил;

      И с ним пизанец, некогда явивший

      В незлобивом Марцукко столько сил;[597]

19 Граф Орсо[598] был средь них; был дух, твердивший,

      Что он враждой и завистью убит,

      Его безвинно с телом разлучившей, —

22 Пьер де ла Бросс; брабантка пусть спешит,

      Пока жива, с молитвами своими,

      Не то похуже стадо ей грозит.[599]

25 Когда я, наконец, расстался с ними,

      Просившими, чтобы просил другой,

      Дабы скорей им сделаться святыми,

28 Я начал так: "Я помню, светоч мой,

      Ты отрицал, в стихе, тобою спетом,[600]

      Что суд небес смягчается мольбой;

31 А эти люди просят лишь об этом.

      Иль их надежда тщетна, или мне

      Твои слова не озарились светом?"

34 Он отвечал: "Они ясны вполне,

      И этих душ надежда не напрасна,

      Когда мы трезво поглядим извне.

37 Вершина правосудия согласна,

      Чтоб огнь любви[601] мог уничтожить вмиг

      Долг, ими здесь платимый повсечасно.

40 А там, где стих мой у меня возник,[602]

      Молитва не служила искупленьем,

      И звук её небес бы не достиг.

43 Но не смущайся тягостным сомненьем:

      Спроси у той, которая прольёт

      Свет между истиной и разуменьем.

46 Ты понял ли, не знаю: речь идёт

      О Беатриче. Там, на выси горной,

      Она с улыбкой, радостная, ждёт".

49 И я: "Идём же поступью проворной;

      Уже и сам я меньше утомлён,

      А видишь — склон оделся тенью чёрной".

52 "Сегодня мы пройдём, — ответил он, —

      Как можно больше; много — не придётся,

      И этим ты напрасно обольщён.

55 Пока взойдёшь, не раз ещё вернётся

      Тот, кто сейчас уже горой закрыт,

      Так что и луч вокруг тебя не рвётся.

58 Но видишь — там какой-то дух сидит,

      Совсем один, взирая к нам безгласно;

      Он скажет нам, где краткий путь лежит".

61 Мы шли к нему. Как гордо и бесстрастно

      Ты ждал, ломбардский дух,[603] и лишь едва

      Водил очами, медленно и властно!

64 Он про себя таил свои слова,

      Нас, на него идущих озирая

      С осанкой отдыхающего льва.

67 Вождь подошёл к нему узнать, какая

      Удобнее дорога к вышине;

      Но он, на эту речь не отвечая —

70 Спросил о нашей жизни и стране.

      Чуть «Мантуя…» успел сказать Вергилий,

      Как дух, в своей замкнутый глубине,

73 Встал, и уста его проговорили:

      "О мантуанец, я же твой земляк,

      Сорделло!" И они объятья слили.

76 Италия, раба, скорбей очаг,

      В великой буре судно без кормила,

      Не госпожа народов, а кабак!