Божественная комедия - Данте Алигьери

        Над сушей и под сенью чьих высот

115 Угасла жизнь в безгрешном Человеке;[517]

        Тебя держащий каменный настил

        Есть малый круг, обратный лик Джудекки.

118 Тут — день встаёт, там — вечер наступил;

        А этот вот, чья лестница мохната,

        Всё так же воткнут, как и прежде был.

121 Сюда с небес вонзился он когда-то;

        Земля, что раньше наверху цвела,

        Застлалась морем, ужасом объята,

124 И в наше полушарье перешла;

        И здесь, быть может, вверх горой скакнула,

        И он остался в пустоте дупла".[518]

127 Там место есть, вдали от Вельзевула,

        Насколько стены склепа вдаль ведут;

        Оно приметно только из-за гула

130 Ручья, который вытекает тут,

        Пробившись через камень, им точимый;

        Он вьётся сверху, и наклон не крут.

133 Мой вождь и я на этот путь незримый

        Ступили, чтоб вернуться в ясный свет,

        И двигались всё вверх, неутомимы,

136 Он — впереди, а я ему вослед,

        Пока моих очей не озарила

        Краса небес в зияющий просвет;[519]

139 И здесь мы вышли вновь узреть светила.[520]

ЧИСТИЛИЩЕ

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

1 Для лучших вод подъемля парус ныне,

      Мой гений вновь стрёмит свою ладью,

      Блуждавшую в столь яростной пучине,

4 И я второе царство[521] воспою,

      Где души обретают очищенье

      И к вечному восходят бытию.

7 Пусть мёртвое воскреснет песнопенье,[522]

      Святые Музы, — я взываю к вам;

      Пусть Каллиопа, мне в сопровожденье,

10 Поднявшись вновь, ударит по струнам,

       Как встарь, когда Сорóк сразила лира

       И нанесла им беспощадный срам.[523]

13 Отрадный цвет восточного сапфира,

       Накопленный в воздушной вышине,

       Прозрачной вплоть до первой тверди мира,

16 Опять мне очи упоил вполне,

       Чуть я расстался с темью без рассвета,

       Глаза и грудь отяготившей мне.

19 Маяк любви, прекрасная планета,

       Зажгла восток улыбкою лучей,

       И ближних Рыб затмила ясность эта.[524]

22 Я вправо, к остью,[525] поднял взгляд очей,

       И он пленился четырьмя звёздами,

       Чей отсвет первых озарял людей.[526]

25 Казалось, твердь ликует их огнями;

       О северная сирая страна,

       Где их сверканье не горит над нами![527]

28 Покинув оком эти пламена,

       Я обратился к остью полуночи,[528]

       Где Колесница[529] не была видна;

31 И некий старец[530] мне предстал пред очи,

       Исполненный почтенности такой,

       Какой для сына полон облик отчий.

34 Цвет бороды был исчерна-седой,

       И ей волна волос уподоблялась,

       Ложась на грудь раздвоенной грядой.

37 Его лицо так ярко украшалось

       Священным светом четырёх светил,

       Что это блещет солнце — мне казалось.

40 "Кто вы, и кто темницу вам открыл,

       Чтобы к слепому выйти водопаду?[531] —

       Колебля оперенье[532], он спросил. —

43 Кто вывел вас? Где взяли вы лампаду,

       Чтоб выбраться из глубины земли

       Сквозь черноту, разлитую по Аду?

46 Вы ль над законом бездны возмогли,

       Иль новое решилось в горней сени,

       Что падшие к скале моей пришли?"

49 Мой вождь, внимая величавой тени,

       И голосом, и взглядом, и рукой

       Мне преклонил и веки, и колени.

52 Потом сказал: "Я здесь не сам собой.

       Жена сошла с небес, ко мне взывая,

       Чтоб я помог идущему со мной.

55 Но раз ты хочешь точно знать, какая

       У нас судьба, то это мне закон,

       Который я уважу, исполняя.

58 Последний вечер[533] не изведал он;

       Но был к нему так близок, безрассудный,

       Что срок ему недолгий был суждён.

61 Как я сказал, к нему я в этот трудный

Был послан час; и только через тьму

Мог вывести его стезёю чудной.

64 Весь грешный люд я показал ему;

       И души показать ему желаю,

       Вручённые надзору твоему.

67 Как мы блуждали, я не излагаю;

       Мне сила свыше помогла, и вот

       Тебя я вижу и тебе внимаю.

70 Ты благосклонно встреть его приход:

       Он восхотел свободы,[534] столь бесценной,

       Как знают все, кто жизнь ей отдаёт.

73 Ты это знал, приняв, как дар блаженный,

       Смерть в Утике, где ризу бытия

       Совлёк, чтоб в грозный день[535] ей стать нетленной.

76 Запретов не ломал ни он, ни я:

       Он — жив, меня Минос[536] нигде не тронет,

       И круг мой — тот, где Марция твоя[537]

79 На дне очей мольбу к тебе хоронит,

       О чистый дух, считать её своей.[538]

       Пусть мысль о ней и к нам тебя преклонит!

82 Дай нам войти в твои семь царств,[539] чтоб ей

       Тебя я славил, ежели пристала

       Речь о тебе средь горестных теней".

85 "Мне Марция настолько взор пленяла,

       Пока я был в том мире, — он сказал, —

       Что для неё я делал всё, бывало.

88 Теперь меж нас бежит зловещий вал;[540]

       Я, изведённый силою чудесной,[541]

       Блюдя устав, к ней безучастен стал.

91 Но если ты посол жены небесной,

       Достаточно и слова твоего,

       Без всякой льстивой речи, здесь невместной.

94 Ступай и тростьем опояшь его[542]

       И сам ему омой лицо, стирая

       Всю грязь, чтоб не осталось ничего.

97 Нельзя, глазами мглистыми взирая,

       Идти навстречу первому из слуг,[543]

       Принадлежащих к светлым сонмам Рая.

100 Весь этот островок обвив вокруг,

        Внизу, где море бьёт в него волною,

        Растёт тростник вдоль илистых излук.

103 Растения, обильные листвою

        Иль жёсткие, не могут там расти,

        Затем что неуступчивы прибою.

106 Вернитесь не по этому пути;

        Восходит солнце и покажет ясно,

        Как вам удобней на гору взойти".

109 Так он исчез; я встал с колен и, страстно

        Прильнув к тому, кто был моим вождём

        Его глаза я вопрошал безгласно.

112 Он начал: "Сын, ступай за мной; идём

        В ту сторону; мы здесь на косогоре

        И по уклону книзу повернём".

115 Уже заря одолевала в споре

        Нестойкий мрак, и, устремляя взгляд,

        Я различал трепещущее море.

118 Мы шли, куда нас вёл безлюдный скат,

        Как тот, кто вновь дорогу обретает

        И, лишь по ней шагая, будет рад.

121 Дойдя дотуда, где роса вступает

        В боренье с солнцем, потому что там,

        На ветерке, нескоро исчезает, —

124 Раскрыв ладони, к влажным муравам

        Нагнулся мой учитель знаменитый,

        И я, поняв, к нему приблизил сам

127 Слезами орошённые ланиты;

        И он вернул мне цвет, — уже навек,

        Могло казаться, тёмным Адом скрытый.

130 Затем мы вышли на пустынный брег,

        Не видевший, чтобы отсюда начал

        Обратный путь по волнам человек.