Божественная комедия - Данте Алигьери

19 Я оглянулся с дрожью непритворной,

       Боясь, что брошен, — у моих лишь ног

       Перед собою видя землю чёрной.

22 И пестун мой: "Ты ль это думать мог? —

       Сказал, ко мне всей грудью обращённый. —

       Ведь я с тобой, и ты не одинок.

25 Теперь уж вечер там, где, погребённый,

       Почиет прах, мою кидавший тень,

       Неаполю Брундузием вручённый.[556]

28 И если я не затмеваю день,

       Дивись не больше, чем кругам небесным:

       Луч, не затмясь, проходит сквозь их сень.

31 Но стуже, зною и скорбям телесным

       Подвержены и наши существа

       Могуществом, в путях своих безвестным.

34 Поистине безумные слова —

       Что постижима разумом стихия

       Единого в трёх лицах естества!

37 О род людской, с тебя довольно guia;[557]

       Будь всё открыто для очей твоих,

       То не должна бы и рождать Мария.

40 Ты[558] видел жажду тщетную таких,

       Которые бы жажду утолили,

       Навеки мукой ставшую для них.

43 Средь них Платон и Аристотель были

       И многие". И взор потупил он

       И смолк, и горечь губы затаили.

46 Уже пред нами вырос горный склон,

       Стеной такой обрывистой и строгой,

       Что самый ловкий был бы устрашён.

49 Какой бы дикой ни идти дорогой

       От Лериче к Турбии,[559] худший путь

       В сравненье был бы лестницей пологой.

52 "Как знать, не ниже ль круча где-нибудь, —

       Сказал, остановившись, мой вожатый, —

       Чтоб мог бескрылый на неё шагнуть?"

55 Пока он медлил, думою объятый,

       Не отрывая взоров от земли,

       А я оглядывал крутые скаты, —

58 Я увидал левей меня, вдали,

       Чреду теней,[560] к нам подвигавших ноги,

       И словно тщетно, — так все тихо шли.

61 "Взгляни, учитель, и рассей тревоги, —

       Сказал я. — Вот, кто нам подаст совет,

       Когда ты сам не ведаешь дороги".

64 Взглянув, он молвил радостно в ответ:

       "Пойдём туда, они идут так вяло.

       Мой милый сын, вот путеводный свет".

67 Толпа от нас настолько отстояла

       И после нашей тысячи шагов,

       Что бросить камень — только бы достало,

70 Как вдруг они, всем множеством рядов

       Теснясь к скале, свой ход остановили,

       Как тот, кто шёл и стал, дивясь без слов.

73 "Почивший в правде, — молвил им Вергилий, —

       Сонм избранных, и мир да примет вас,

       Который, верю, все вы заслужили,

76 Скажите, есть ли тут тропа для нас,

       Чтоб мы могли подняться кручей склона;

       Для умудрённых ценен каждый час".

79 Как выступают овцы из загона,

       Одна, две, три, и головы, и взгляд

       Склоняя робко до земного лона,

82 И все гурьбой за первою спешат,

       А стоит стать ей, — смирно, ряд за рядом,

       Стоят, не зная, почему стоят;

85 Так шедшие перед блаженным стадом

       К нам приближались с думой на челе,

       С достойным видом и смиренным взглядом.

88 Но видя, что пред ними на земле

       Свет разорвался и что тень сплошная

       Ложится вправо от меня к скале,

91 Ближайшие смутились, отступая;

       И весь шагавший позади народ

       Отхлынул тоже, почему — не зная.

94 "Не спрошенный, отвечу наперёд,

       Что это — человеческое тело;

       Поэтому и свет к земле нейдёт.

97 Не удивляйтесь, но поверьте смело:

       Иная воля, свыше нисходя,

       Ему осилить этот склон велела".

100 На эти речи моего вождя:

        «Идите с нами», — было их ответом;

        И показали, руку отводя.

103 "Кто б ни был ты, — сказал один при этом, —

        Вглядись в меня, пока мы так идём!

        Тебе знаком я по земным приметам?"

106 И я свой взгляд остановил на нём;

        Он русый был, красивый, взором светел,

        Но бровь была рассечена рубцом.

109 Я искренне неведеньем ответил.

        «Смотри!» — сказал он, и смертельный след

        Я против сердца у него заметил.

112 И он сказал с улыбкой: "Я Манфред,

        Родимый внук Костанцы величавой;[561]

        Вернувшись в мир, прошу, снеси привет

115 Моей прекрасной дочери, чьей славой

        Сицилия горда и Арагон,[562]

        И ей скажи не верить лжи лукавой.[563]

118 Когда я дважды насмерть был пронзён,

        Себя я предал, с плачем сокрушенья,

        Тому, которым и злодей прощён,

121 Мои ужасны были прегрешенья;

        Но милость божья рада всех обнять,

        Кто обратится к ней, ища спасенья.

124 Умей страницу эту прочитать[564]

        Козенцский пастырь, Климентом избранный

        На то, чтобы меня, как зверя, гнать, —

127 Мои останки были бы сохранны

        У моста Беневенто, как в те дни,

        Когда над ними холм воздвигся бранный.

130 Теперь в изгнанье брошены они

        Под дождь и ветер, там, где Верде льётся,[565]

        Куда он снёс их, погасив огни.[566]

133 Предвечная любовь не отвернётся

        И с тех, кто ими проклят, снимет гнёт,

        Пока хоть листик у надежды бьётся.

136 И всё ж, кто в распре с церковью умрёт,

        Хотя в грехах успел бы повиниться,

        Тот у подножья этой кручи ждёт,

139 Доколе тридцать раз не завершится

        Срок отщепенства, если этот срок

        Молитвами благих не сократится.

142 Ты видишь сам, как ты бы мне помог,

        Моей Костанце возвестив, какая

        Моя судьба, какой на мне зарок:

145 От тех, кто там, вспомога здесь большая".

ПЕСНЬ ЧЕТВЁРТАЯ

1 Когда одну из наших сил душевных[567]

     Боль или радость поглотит сполна,

     То, отрешась от прочих чувств вседневных,

4 Душа лишь этой силе отдана;

     И тем опровержимо заблужденье,[568]

     Что в нас душа пылает не одна.

7 Поэтому, как только слух иль зренье

     К чему-либо всю душу обратит,

     Забудется и времени теченье;

10 За ним одна из наших сил следит,

      А душу привлекла к себе другая;

      И эта связана, а та парит.[569]

13 Дивясь Манфреду и ему внимая,

      Я в этом убедился без труда,

      Затем что солнце было выше края

16 На добрых пятьдесят долей,[570] когда

      Все эти души, там, где было надо,

      Вскричали дружно: «Вам теперь сюда».

19 Подчас крестьянин в изгороди сада

      Пошире щель заложит шипняком,

      Когда темнеют гроздья винограда,

22 Чем оказался ход, куда вдвоём

      Мой вождь и я за ним проникли с воли,

      Оставив тех идти своим путём.

25 К Сан-Лео всходят и нисходят к Ноли,

      И пеший след к Бисмантове ведёт;[571]

      А эту кручу крылья побороли, —

28 Я разумею окрылённый взлёт

      Великой жажды, вслед вождю, который

      Дарил мне свет и чаянье высот.

31 Путь шёл в утёсе, тяжкий и нескорый;

      Мы подымались между сжатых скал,