Ярость огня - Розария Мунда

– Я отказался от своего наследства в Крепости.

Дора издала нетерпеливый смешок.

– Правда, Стефан, – подтвердила она. Она, как и Ортос, говорила вполголоса. – Что бы ты хотел получить взамен? Свободную прессу? Вы видели, что печатают представители низших металлических классов, когда им представляется хоть малейшая возможность…

Похоже, ни Дора, ни декан, который ворчливо с ней согласился, не оценили появление листовок Отверженных и их лозунгов: «Равные пайки для всех». Конечно, думал я, чувствуя, как меня охватывает гнев, почему они должны это делать? Они, может, и не были согласны с цензурой Атрея, однако получали большую выгоду от системы продовольственного распределения. У них не имелось сестер, как, например, у Кора, которые благодарили их за контрабандный сыр…

Энни, которая некоторое время, прищурившись, смотрела на Ортоса, откашлялась:

– Декан Ортос, ваш сын служит у генерала Холмса?

На лице Ортоса расцвела улыбка:

– Да, конечно! Люциана только что повысили до начальника штаба…

Ну вот и началось хвастовство. Я был почти уверен, что помнил Люциана Ортоса по занятиям в Военном Колледже: он был на несколько лет старше нас и слыл настоящим придурком.

Но Военный Совет – это теперь проблема Энни, а не моя.

Я вышел из комнаты. Зайдя в уборную, я брызнул на лицо холодной водой. А когда поднял взгляд, пытаясь сморгнуть капли с глаз, увидел мужчину, изучающего меня в зеркале у соседней раковины.

– Ли сюр Пэллор?

Я согласно кивнул. Мужчина протянул руку, и мне пришлось вытереть свою о салфетку, прежде чем ответить на рукопожатие.

– Ло Тейран, – представился он.

Ло Тейран. Поэт – лауреат Каллиполиса и отец Лотуса. Я видел его раньше издалека на Лицейском балу: у него была долговязая фигура и жесткие, как у Лотуса, волосы.

– Надеюсь, вы простите меня, что я явился сюда, не представившись. Я надеялся спросить…

Он начал рассказывать мне о поэме, которую писал по заказу Министерства Пропаганды:

– Революционный эпос в традициях «Аврелианского цикла», который, к сожалению, был запрещен нынешним режимом, и я надеюсь, вы…

Рассказывая мне все это, он теребил запонки в форме клевера. Я кивал, почти не вслушиваясь в его слова и пытаясь придумать подходящий предлог, чтобы побыстрее убраться из уборной, в которой так опрометчиво хотел спрятаться от лишнего внимания окружающих, как вдруг мое внимание привлек обрывок фразы:

– …надеюсь взять у вас интервью о том, что на самом деле произошло в Дворцовый день…

Я не помнил, как добрался из уборной до беседки, где меня ждала Энни. Она беседовала с Пауэром, но их тайны меня абсолютно не интересовали. Я мельком заметил, как мне в руку сунули бокал вина, и залпом осушил его.

– Колбаски?

Я опустил взгляд на поднос, который протянул официант, и не сразу понял, что находится передо мной. В разгар продовольственного кризиса мне предлагали колбаски, завернутые в бекон и нанизанные на крошечную серебряную вилку.

ЭННИ

Я и не подозревала, что пробираться сквозь толпы золотых бок о бок с Ли так сильно будет напоминать мне наш полет на драконе. Впервые после его возвращения с дуэли я увидела Ли таким, каким он был в воздухе: сосредоточенным, решительным, готовым к бою. Он был способен очаровывать, смеяться и отмахиваться от трудностей, подобно дракону, стряхивающему дождевую воду с крыльев.

Это был тот Ли, которого я помнила. Тот, кого не остановит ни гобелен, ни несколько десятков подвыпивших золотых.

И хотя мне пришлось открыться, выставив напоказ все, что когда-либо скрывала, все самое сокровенное, я не чувствовала себя слабой и уязвимой, стоя рядом с Ли и радостно улыбаясь, я, напротив, стала ощущать себя гораздо сильнее. Впервые я осознала, что мы можем совершить прорыв не только сегодня, но и после. Вместе, бок о бок, как военный дамианский корабль. Устойчивый, неприступный, меткий.

Это была наша история, и сегодня мы стали ее обладателями.

И к моему собственному удивлению, как и к удивлению других, я шутила.

Я чувствовала на себе взгляды: на нас смотрели не только те, с кем мы разговаривали, но и остальные приглашенные, собравшиеся в комнате, каждый из которых незаметно поглядывал на нас. Я так часто улыбалась, что у меня начала болеть челюсть. Но меня удивляло, как же это, оказывается, приятно – вскинуть голову и признать правду. Не только правду о нашем прошлом, но и правду о том, что ждет Ли.

Словно теперь, когда я сбросила все покровы, мне больше нечего бояться.

Я видела побелевшие костяшки пальцев Ли, когда он сжимал ножку бокала, что только выдавало его напряжение, и наконец, не в силах больше выносить это напряжение, он обернулся ко мне. Его улыбка погасла, словно он – марионетка, освобожденная от ниточек.

– Мне нужно несколько минут. Я буду в уборной.

– Я подожду.

Когда он ушел, темноволосая женщина коснулась моей руки, будто мы были давними знакомыми, и я посмотрела на нее, охваченная нехорошим предчувствием, на которое меня натолкнула ее заговорщическая улыбка. Однако ее слова застали меня врасплох:

– Я так рада наконец-то познакомиться с вами, дорогая. Пэрри рассказывал о вас столько хорошего.

– Пэрри? – повторила я, перебирая в памяти знакомых с похожим именем. Женщина улыбнулась, и ее треугольное лицо вдруг загорелось, когда она заметила кого-то позади меня.

– А, вот ты где, дорогой. Разве ты не собирался нас познакомить?..

Я повернулась. Женщина улыбалась Пауэру. Он с кислым видом перевел взгляд с меня на нее.

Я почувствовала, как улыбка – настоящая улыбка – впервые за сегодняшний вечер расплылась на моем лице.

– Привет, Пэрри.

Я знала, что Пауэра усыновили, но меня поразили не столько их различия во внешнем виде, сколько то, насколько широкая улыбка его матери контрастировала с угрюмой улыбкой Пауэра. И в ней было столько любви. Я почему-то думала, что вся семья Пауэра будет такой же колючей, как и он сам.

Пауэр нахмурился:

– Могу я украсть ее у тебя, мама? Неотложное… дело государственной важности.

Миссис Гесперидис кивнула, и ее глаза заблестели, когда я позволила нахмурившемуся Пауэру отвести меня за локоть в темный уголок. Он на ходу подхватил с подноса два фужера с вином.

– Знаешь, она мне нравится, – сказала я ему, когда мы устроились за столиком в нише.

Пауэр поднял палец в знак предупреждения. Я изо всех сил постаралась не расхохотаться.

– Никогда больше, – начал он, – не называй меня Пэрри.

Он вручил мне один из бокалов вина, молниеносно скользнув взглядом по моему платью, а затем обратно, вглядываясь в мое лицо в тусклом свете кабинки,