Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Дэниел Ергин

октября суммарный объем арабских поставок составлял 20,8 млн баррелей в день. В декабре, в наиболее острый период эмбарго, – 15,8 млн баррелей в день. Таким образом, суммарная потеря на рынках составляла около 5 млн баррелей. Но теперь в Соединенных Штатах не было резервных запасов. Это обусловило важнейшие изменения и в политике, и в нефтяной отрасли по сравнению с недавним прошлым. Всего шесть лет назад во время Шестидневной войны 1967 г. резервные запасы Америки были единственным и самым главным фактором, позволявшим обеспечивать энергетическую безопасность стран Запада не только во время послевоенных энергетических кризисов, но и во время Второй мировой войны. Теперь такого «запаса прочности» не было: Соединенные Штаты утратили эту важнейшую возможность влиять на мировой нефтяной рынок. Другие производители во главе с Ираном могли повысить добычу в целом до 600 000 баррелей в день. Ирак, выступивший с предложением тотальной экономической войны против Соединенных Штатов, которое отвергли другие арабские производители, не огорчился, а, как это ни странно, увеличил добычу и таким образом доход. Стремясь объяснить политику своей страны, Саддам Хусейн обрушился на правительства Саудовской Аравии и Кувейта, заявив, что те представляют «реакционные правящие круги, хорошо известные своими связями с Америкой и американскими монополистическими интересами», и осудил сокращение поставок европейцам и японцам, указав, что это может снова бросить их «в объятия» ненавистных американцев.

С учетом роста нефтедобычи в других регионах чистые потери в декабре составили 4,4 млн баррелей в день, или примерно 9 % от 50,8 млн баррелей в день, которые получали страны Запада два месяца назад. На первый взгляд не особенно большая потеря в пропорциональном отношении. Но на мировом рынке продаж она составила 14 %, а из-за быстрого роста темпов мирового потребления (7,5 % в год) была еще более ощутимой.

Тем не менее сведения о масштабах потерь и их размерах появились только после того, как факт свершился. Информация о наличии нефти была крайне неопределенной и сопровождалась тенденцией преувеличивать размеры потерь. Противоречивый и отрывочный характер информации и общее изменение привычных каналов поставок породили растерянность, усиливавшуюся бурными всплесками эмоций. Отсутствие ответов на вопросы усугубляло страх и сумятицу. Будут ли сокращения повторяться и дальше каждый месяц? Распространится ли эмбарго еще на какие-либо страны? Не будут ли страны, ранее считавшиеся «нейтральными», постоянно перемещаться в разряд «предпочтительных» или даже «с наибольшим благоприятствованием», имея в виду, что арабы вознаградят их за хорошее поведение и дадут им больше нефти? Не будут ли другие страны наказаны более сурово?

Была и еще одна причина такой неопределенности. В конечном счете экспортеры нефти оценивали все с точки зрения своих доходов. В 1967 г., обнаружив, что их общие доходы сократились, они сняли эмбарго. Усвоив этот урок, король Фейсал не был склонен, по крайней мере в течение 1972 г., прибегать к «нефтяному оружию». Но теперь, при взлетевшей цене за баррель нефти, экспортеры могли, сокращая объем добычи, увеличивать доходы. Более высокие цены не только компенсировали потери от сокращения, но и увеличивали доходы. Следовательно, можно еще сократить нефтедобычу и не вспоминать о восполнении объемов поставок на рынок. Это означало бы хронический дефицит нефти, постоянный страх и еще большее повышение цен[520].

Паника у бензоколонок

Что могло больше способствовать лихорадочному повышению цен, чем ситуация с поставками нефти в памятные месяцы конца 1973 г.? Составляющими ситуации были война и насилие, сокращение поставок, эмбарго, отчаяние потребителей, призрак дальнейшего сокращения нефтедобычи и, наконец, вероятность того, что арабы не вернутся к прежнему уровню добычи. Страх и неопределенность царили повсюду: и нефтяные компании, и потребители отчаянно искали возможность получить дополнительный объем нефти не только для удовлетворения спроса, но и для создания запасов, стремясь подстраховать себя и от возможного роста дефицита, и от неизвестности будущего. Лихорадочные закупки означали дополнительный спрос на рынке. Действительно, все стремились заполучить любую нефть, которая попадалась под руку. «Предметом торгов была не только нефть, – сказал один независимый нефтепереработчик, не имевший надежного источника поставок, – на них была выставлена наша жизнь».

На торгах росли цены. Объявленная цена на иранскую нефть, по договору от 16 октября, составляла $5,40 за баррель. В ноябре некоторое количество нигерийской нефти было продано более чем по $16 за баррель. В середине декабря Иран для проверки состояния рынка провел широкий аукцион. Предложения были неслыханными – свыше $17 за баррель, 600 % сверх цены до 16 октября. Затем на кишевшем слухами, искусно проведенном нигерийском аукционе один японский трейдер, не имевший опыта закупок и конкурировавший примерно с 80 другими компаниями, предложил $22,60 за баррель. Как стало известно позже, он не смог найти покупателя по такой цене, и сделка так и не состоялась, но в то время никто не мог этого предвидеть. Было известно и о предложениях еще более высокой цены.

Эмбарго и его последствия вызвали шок и затронули всю социальную структуру промышленно развитых стран. Пессимистичные прогнозы в исследованиях Римского клуба, по всей видимости, были обоснованны. Э. Шумахер оказался в итоге пророком. Его тревоги относительно колоссального роста спроса на нефть и грядущей зависимости от Ближнего Востока получили подтверждение. Своевременная публикация в 1973 г. книги «Мало – это прекрасно» (Small is Beautifyl) сделала его после десятилетий безвестности своего рода выразителем идей тех, кто выступал против безудержного роста и необузданной концепции «Больше – значит лучше», доминировавшей в 1950-е и 1960-е гг. Теперь, на склоне лет, этот защитник угля, выступавший по вопросам энергетики в роли Кассандры, стал героем своего времени. Заглавие книги и ее интерпретация – «меньше – значит больше» – стали лозунгами движения в защиту окружающей среды, которое начало бурно развиваться после введения эмбарго, а сам Шумахер стал знаменитостью. Королева Елизавета наградила его орденом Британской империи 2-й степени и пригласила на ланч в Букингемский дворец, а принц Филипп устроил в его честь обед. «Праздник кончился, – объявил всему миру Шумахер, а затем добавил: – Но чей это был праздник в конце концов?»

Пора дефицита была не за горами. Перспективы в лучшем случае не обещали ничего хорошего: потеря темпов экономического роста, спад деловой активности и инфляция. Мировой денежной системе грозили серьезные потрясения. Большинству промышленно развитых стран, безусловно, предстоял значительный шаг назад, и были веские основания мрачно раздумывать о политических последствиях потери стабильного экономического роста в индустриальных демократических державах, обеспечивавшего в послевоенные годы социальную устойчивость. Не приведут ли затянувшиеся экономические проблемы к вспышке внутреннего конфликта? Более того, Соединенные Штаты, ведущая мировая сверхдержава и гарант мирового порядка, были загнаны в тупик и унижены горсткой небольших государств. Не рухнет ли мировая система? И не вызовет ли падение Запада неминуемый рост массовых беспорядков в мире? Что касается рядовых потребителей, то