Цветы в зеркале - Ли Жу-чжэнь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Атаману всыпали еще восемьдесят палок. Едва дыша, он лежал распростертый на земле и несколько раз терял сознание. Наконец, отдышавшись, он пришел в себя и, собрав последние силы, сквозь слезы сказал:
– Мне, видно, придется сейчас навеки расстаться с вами, и потому прошу вас приготовить все необходимое для похорон. Никаких завещаний я не оставляю, но мое последнее слово всем моим потомкам: никогда не изменять привычкам властителей лесов! Вот тогда только я буду считать их почтительными сыновьями и добродетельными внуками.
Сказав это, атаман снова потерял сознание.
Видя, что жизнь мужа висит на волоске, и не решаясь продолжать истязание, жена атамана приказала поднять главаря и положить его на постель. Она уже жалела, что так избила мужа.
– Я приказала всыпать ему побольше, надеясь, что он переменится, – рассуждала про себя атаманша, а он даже перед смертью не захотел изменить себе. Видно, надменность и спесь прочно укоренились в разбойниках, и от этого они ни за что не откажутся. Знала бы об этом раньше, не стала бы с ним возиться, со скотом этаким…
И тут же распорядилась:
– Эти три девки ведь доставлены сюда недавно: наверно, джонка их еще стоит здесь под горой. Немедленно отправьте их обратно к родителям! Эта чернолицая здесь тоже не нужна. Пусть уходит вместе с ними. Сундуки их с тряпьем тоже верните им, чтобы не попадались хозяину на глаза, а то вспомнит и опять что-нибудь затеет… Да поторопитесь! И смотрите, если что-нибудь случится такое, то голову с вас сниму!
Пока жена атамана расправлялась со своим мужем, До Цзю гун и Линь Чжи-ян повсюду разыскивали девушек. Легко себе представить, как они были счастливы, когда увидели всех девиц, возвращающихся в лодку. Грабители вернули сундуки, кроме одного, который они все-таки по дороге припрятали.
– Атаман наш столько натерпелся сегодня из-за ваших девиц, что не замедлит явиться сюда, – пугал их один из разбойников, – поскорей отчаливайте и убирайтесь отсюда. Если будете мешкать, вам несдобровать!
До Цзю гун и Линь Чжи-ян не стали мешкать, быстро перетащили сундуки на свою лодку и поплыли к джонке.
По дороге девушки рассказывали, что им пришлось пережить в разбойничьем лагере. Слушая их, Линь Чжи-ян поминал лишь имя Будды, а До Цзю гун не спускал глаз с чернолицей девушки. Ему все казалось, что он где-то встречал ее прежде.
– Разрешите осведомиться о вашей фамилии и узнать, как вы сюда попали? – спросил он наконец у девушки.
– Моя фамилия Ли, мое детское имя Хун-хун, – отвечала та, роняя слезы. – Я из страны Чернозубых. Мой отец был шаовэй [378], но он уже давно умер, и я все время жила у своего дяди. Вчера мы с ним отправились за море сбывать товар, и вот здесь на нас напали грабители. Дядя пытался отбиться от них, но что он мог поделать один против всех? Они его убили, а меня взяли в плен и увели с собой в горы. Сегодня мне посчастливилось, и меня освободили. Но теперь я осталась одна-одинешенька, никого у меня нет на свете: ни близких, ни родных. Прошу вас, сжальтесь надо мной!
Теперь только До Цзю гун понял, что перед ним та самая чернолицая девица, с которой он в прошлом году вел беседу о словесности.
Тем временем они уже добрались до джонки. Перегрузив сундуки на джонку, они сразу же двинулись в путь.
Когда Хун-хун представилась и познакомилась со всеми, Гуй-чэнь принесла из каюты бумажный веер и сказала:
– Я в прошлом году нашла этот веер в вещах моего отца, и мне так понравился почерк, которым сделана на нем надпись, что я с тех пор не расстаюсь с этим веером. Интересно, что под надписью стоит ваше имя – Хун-хун. Не объясните ли вы мне, в чем тут дело?
Но за Хун-хун ответил До Цзю гун. Он рассказал о том, как в свое время он и Тан Ао были в стране Чернозубых, как они беседовали с Хун-хун о словесности и как ушли, позабыв возвратить веер хозяевам.
– Очевидно, самой судьбой нам было предназначено встретиться здесь, – сказала Гуй-чэнь. – Вы так талантливы и во многом мне можете помочь своими указаниями: ведь я собираюсь поехать на экзамены. Но мы встретились впервые, и я боюсь, что мы будем стесняться друг друга. Поэтому, может быть, вы разрешите мне возвыситься до вас и позволите мне стать вашей нареченной сестрой? Согласитесь ли вы снизойти до этого?
– Сейчас я нахожусь в беде, да и вообще я простая девушка, из бедной семьи, – отвечала Хун-хун. – А вы не пренебрегаете мной и оказываете мне внимание – уже это одно для меня большая честь. Посмею ли я вдруг ни с того ни с сего возвыситься до вас и тем унизить ваше достоинство?
– Да что вы на самом деле – «возвыситься», «не возвыситься», – вмешался в разговор Линь Чжи-ян. – Отец моей племянницы был таньхуа, ваш отец был шаовэем, следовательно, разницы между вами нет никакой. Послушайтесь племянницу и согласитесь быть друг другу сестрами. Так будет проще.
Жо-хуа и Вань-жу, которые присутствовали при этом разговоре, тоже захотели породниться со всеми. При установлении старшинства по возрасту выяснилось, что старше всех Хун-хун, затем Жо-хуа, затем Гуй-чэнь и младше всех Вань-жу. Девицы поклонились друг другу, как положено нареченным сестрам, и затем все они вместе приветствовали Линь Чжи-яна, его жену и До Цзю гуна.
* * *
Тем временем в каюту стали доноситься голоса матросов:
– Весь запас зерна и муки украли!. От голода кружится голова и рябит в глазах, а тут еще нужно орудовать багром и править рулем! Откуда взять сил!
– Скорей достаньте бобовую муку! – обратился До Цзю гун к Линь Чжи-яну. – Сегодня ей опять придется выручать нас.
– Да, придется, – вздохнул Линь Чжи-ян. – А недавно, когда мы были на Малом Пэнлае, я говорил Гуй-чэнь, что мы только однажды были вынуждены прибегнуть к этой муке. Подумать только! Еще вчера у нас было полно риса, а сегодня мы будем утолять голод бобовой мукой. Хорошо еще, что атаманша вернула нам наши сундуки, а то пришлось бы нам переживать что-нибудь вроде бедствия в уделе Чэнь [379].
С этими словами Линь Чжи-ян взял ключ и пошел в каюту за мукой. Но оказалось, что все сундуки стояли на своих местах, среди них были даже два сундука Хун-хун; однако того
