Цветы в зеркале - Ли Жу-чжэнь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Время в пути за разговорами шло незаметно, и в один прекрасный день рано утром они прибыли в страну Чернозубых. Когда джонка причалила, Линь Чжи-ян попросил До Цзю гуна отправиться с матросами закупить рис. Гуй-чэнь и Жо-хуа стали собираться к Тин-тин, Гуй-чэнь хотела, чтобы Хун-хун тоже пошла с ними.
– Нет, – возразила ей та, – ваш дядя знает, где она живет, и во мне нет никакой надобности. Брать же меня с собой только для того, чтобы я стала уговаривать Тин-тин ехать с нами, нет смысла, так как, если мне и удастся это сделать, она все-таки отнесется ко всему свысока. Лучше будет, если вы пойдете туда без меня. Вы явитесь к ней якобы для того, чтобы отдать веер, заведете разговор и посмотрите: если она примет предложение – хорошо, если же она будет отказываться под тем или иным предлогом, то тогда уж я сама отправлюсь к ней и объясню ваше любезное желание помочь нам обеим. Думаю, что она по-иному тогда отнесется к вашему предложению.
Гуй-чэнь согласилась. Она взяла с собой веер и попросила Линь Чжи-яна повести ее и Жо-хуа в город. Очутившись на главной улице, Гуй-чэнь и Жо-хуа пошли, как было принято в этой стране, по левой стороне, а Линь Чжи-ян – по правой. Вскоре они свернули в маленький переулок и оказались перед домом, над входом в который была надпись «Женская школа». На их стук дверь открыла какая-то девушка в лиловом платье. Линь Чжи-ян сразу узнал в ней ту черную девицу, которая в прошлый их приезд вела ученый спор с До Цзю гуном.
– Простите, – обратилась Гуй-чэнь к девушке, вынув из рукава веер. – В позапрошлом году у вас был некий почтенный старец До Цзю гун. Он уехал, захватив с собой веер, и нынче просил вернуть его вам. Вот пожалуйста. Это ваш?
– Да, моего покойного отца, – ответила Тин-тин, разглядывая веер и тут же, обращаясь к гостям, сказала: – Если вас не смущает убогая невзрачность этой хижины, то, может быть, зайдете выпить чаю.
– Мы как раз и собирались зайти к вам засвидетельствовать наше почтение, – ответили девушки.
Тин-тин провела Гуй-чэнь и Жо-хуа в помещение школы, а Линь Чжи-ян остался ждать во дворе в маленьком флигеле. После взаимных приветствий девушки сели и осведомились о фамилиях и именах друг друга.
– Я давно уже слышала о ваших талантах и питаю к вам искреннее уважение, – начала разговор Гуй-чэнь, после того как церемония приветствий была закончена. – Еще в прошлом году, когда мы проезжали мимо этих краев, я хотела посетить вас и внять вашим мудрым наставлениям. Но знания мои так скромны, что я боялась быть осмеянной и потому не решалась являться к вам без всякого повода. Теперь мне посчастливилось наконец увидеть вас, и я убеждаюсь, что слава о вас не зря идет по свету.
– Случайно обретенная известность не стоит того, чтобы о ней говорили, – ответила Тин-тин и тут же перевела разговор: – Скажите, пожалуйста, не является ли вашим родственником высокочтимый Тан Ао, который был у нас здесь вместе с почтенным До Цзю гуном?
– Это отец мой, – ответила Гуй-чэнь.
Тогда Тин-тин поднялась с места и низко поклонилась Гуй-чэнь.
– Оказывается, он батюшка ваш, – сказала она. – Тогда нет никакого сомнения, что вы, воспитанная в столь ученой семье, выделяетесь своими познаниями среди всех современниц. Когда мне посчастливилось беседовать с вашим отцом, – продолжала Тин-тин, – он был столь любезен, что разъяснил мне многие вещи. К сожалению, он очень торопился, и я до сих пор досадую, что не успела спросить его еще кое о чем. Это тем более обидно, что, кроме вашего высокочтимого родителя, теперь просто не у кого даже спросить.
– А может быть, вы расскажете вкратце, о чем вы хотели спросить отца, – предложила Гуй-чэнь.
– Видите ли, – стала объяснять Тин-тин, – мне доводилось от многих слышать мнение о том, что якобы в «Летописи Чуньцю» в датах, в упоминаниях о людях и титулах Конфуций иносказательно выражал одобрение или осуждение того или иного события или лица. Верно ли это, не знаю. Мне очень хотелось спросить об этом вашего отца, но не успела, так как он очень торопился. Сожалею, но ничего не поделаешь – как видно, не дано мне это счастье.
Гуй-чэнь хотела ей ответить, но ее опередила Жо-хуа:
– Вы правы, – сказала она. – О намеках на одобрение или порицание, которые мы находим в этой летописи, много говорилось в прошлом. И вот когда я, с моими ограниченными знаниями, вдумываюсь в содержание этой книги, то прихожу к выводу, что смысл всего написанного в этой летописи заключается в следующем: первое – это определение должного отношения к событиям и лицам; второе – правильно называть своими именами все в соответствии с истинным положением вещей; третье – выявление скрытой причины событий. Кроме этого, есть еще ряд других сторон, но в основном самыми главными являются, пожалуй, те, которые я упомянула.
– Позвольте узнать, а что же следует понимать под «определением должного отношения»? – спросила Тин-тин.
– Видите ли, – отвечала Жо-хуа, – в «Летописи» в обозначениях даты иногда в начале пишется «властитель». Например, «Властитель первой луны». Слово «властитель» в подобных случаях употребляется для того, чтобы показать, от кого ведется летосчисление, и этим самым подчеркнуть должную зависимость всех от данного властителя. Или другой пример: когда Конфуций упоминает о князе Хуане [383] или о князе Чжи [384], он говорит: «Хуан, брат правителя удела Чэнь», «Чжи, брат правителя удела Вэй», – и говорится это для того, чтобы подчеркнуть долг брата перед братом. Когда упоминается Шэнь Шэн, Конфуций добавляет: «наследный принц, сын властителя удела Цзинь», а о Чжи, наследном принце удела Сюй [385], он говорит «Чжи, сын Мая», – все это делается с целью подчеркнуть долг сына перед отцом и отца перед сыном. Все эти и целый ряд других примеров говорят именно об определении должного отношения между старшими и младшими.
– А что вы
