Цветы в зеркале - Ли Жу-чжэнь

– В «Комментариях Цзо Цю-мина», – отвечала Жо-хуа, – князь Инь, властитель удела Лу [386], упоминается как временный правитель, однако великий мудрец в своей «Летописи» величает его правителем-гуном; или другой пример: в «Комментариях Цзо Цю-мина» говорится, что Чжи дал отцу лекарство, предварительно не попробовав его, но великий мудрец прямо называет его отцеубийцей; Чжо [387] был на престоле менее года, однако великий мудрец называет его властительным государем; в убийстве И-гао [388] повинен Чжао Чуань, однако великий мудрец пишет, что убил его Чжао Шунь. Эти и целый ряд других случаев говорят о том, что Конфуций в своей летописи называл вещи их собственными именами.

– А что вы имеете в виду, говоря о «выявлении скрытой причины событий»?

– Ну, возьмем, к примеру, хотя бы такое место из летописи «Вёсны и осени»: «Чэн, правитель удела Лу, в столице встретился с правителями других уделов и пошел походом на княжество Цинь». Здесь не сказано, что князь Чэн явился в столицу на поклон к государю, и этим самым подчеркивается, что он явился в столицу, чтобы встретиться с другими правителями… Или, например, в летописи говорится, что «Инь, правитель удела Лу, находился с правителями уделов Ци и Чжэн в Чжунцю, а Хуэй тем временем повел свои войска вместе с армиями уделов Ци и Чжэн на княжество Сун. Не сказано «принц Хуэй повел войска», а сказано просто: «Хуэй повел войска» – и этим самым Конфуций нам дает понять, что поступок принца своеволен. Вот таким путем и выявляются скрытые причины событий. Мэн-цзы сказал: «Конфуций написал летопись, и устрашились проходимцы и коварные царедворцы». Действительно, в те времена бразды правления властителей настолько ослабли, что посягательства на захват верховной власти в стране стали обычными явлениями. Конфуций не получил тогда признания, не имел никакой власти, и потому, собрав исторические записи удела Лу, он составил по ним свою летопись. В своей летописи он уничтожал изменников-царедворцев, казнил всех проходимцев, возвеличивал достойных правителей и уничтожал деспотов. А в ту эпоху правящий государь был бессилен и крепла власть удельных княжеств, и потому великий наш учитель шел против князей и возвеличивал правящего государя; когда же прочие удельные князья потеряли былое влияние и стало сильным и могущественным княжество Чу, великий учитель шел против Чу и выступал в защиту удельных князей. А выступал он в их защиту только потому, чтобы возвеличить правящего государя. Великие мудрецы умеют сочетать и согласовывать свои действия с переменами в жизни, с переменами, которым нет конца, и умеют всякий раз найти путь спасения от бедствий. И таков был Конфуций, преисполненный желания спасти людей от превратностей жизни. Я не решаюсь определенно утверждать или отрицать, действительно ли правы те, кто говорил, что Конфуций в своей «Летописи» в датах, упоминаниях о людях и титулах выражал свое одобрение или осуждение по поводу тех или иных поступков, тех или иных людей, но совершенно ясно, что не всякий упомянутый им лишь по имени осуждается и не всякий упомянутый по титулу возвеличивается… Примеров этому слишком много и приводить их нет надобности…

– Кроме этого, следует еще сказать об «обычных образцах» и о «поправках», – продолжала Жо-хуа. – Известно, что Конфуций писал свою «Летопись» по историческим записям княжества Лу. Когда Конфуций в точности придерживается этих записей, то такое его повествование известно под названием «Обычного образца». Но в «Летописи» есть места, где великий мудрец, для того чтобы отразить должное понимание событий, вносит то, чего нет в исторических записях, или же наоборот, в назидание потомству не включает в свое повествование то или иное событие. Такие места называются «поправками».

Изучающий «Летопись» должен, конечно, разобраться, где «обычные образцы», а где «поправки», и тогда ему будет понятна суть этой книги. Словом, в «Летописи» великий мудрец судит обо всем честно и справедливо и говорит открыто и прямо. Так что, когда мы читаем его книгу, нам сразу же само собой становится ясным, где зло и где добро. Что же касается основной цели этой книги, то она имеет в виду благо человечества. Не знаю, права я или нет в своих суждениях, и мне хотелось бы послушать ваши замечания.

– Из всего сказанного вами, – ответила Тин-тин, – я вижу, что вы глубоко постигли значение и сущность этой книги. Но мне хотелось бы обратиться к вам еще с одним вопросом, если вы пожелаете, конечно, удостоить меня разъяснениями.

– Пожалуйста, говорите, – ответила Гуй-чэнь.

– Я слышала, что из всех древних писаний об обрядах и этикетах после костров Цинь Шихуана [389] осталось только «Трехкнижие об этикетах и обрядах» [390]. И нет книг по этому вопросу древнее, чем те, которые вошли в «Трехкнижие». Но начиная с периода Хань, Цзинь и до наших дней каждая династия создавала свои уложения об обрядах и этикетах. И вот мне бы хотелось знать ваше мнение, являются ли эти уложения новыми по существу или же они составлены на основании старых. Кроме того, хотелось бы также знать, кого из многочисленных комментаторов этих трех книг вы признаете самым лучшим.

«Ну и задала задачу эта чернявка, – подумала про себя Жо-хуа, – и „Трех книг“ было бы вполне достаточно, так она еще прихватила и уложения всех династий. В этом море книг не знаешь даже, с какой и начать. Не пришлось бы краснеть сегодня перед этой чернявкой».

Но пока Жо-хуа размышляла, Гуй-чэнь уже отвечала на вопрос.

– Начиная с периода Западной Хань и вплоть до наших дней, – сказала она, – при каждой династии в эти книги вносились изменения: их или дополняли, или же изымали из них нежелательное, однако все позднейшие уложения составлялись по образцу древних. Поэтому-то и нельзя говорить, что древние уложения об этикетах не сохранились. Нет, они легли в основу новых. Только новые всегда составлялись применительно к изменившимся требованиям времени. И не случайно в «Летописи династии Сун» [391], в разделе об обрядах, сказано: «Шихуан [392] творил самовластно и не следовал древним и потому привел к погибели династию Цинь. Ван Ман [393] следовал древним, но не смог учесть неприменимое к требованиям времени и потому навлек погибель на себя».

– Что же касается комментаторов книг об обрядах и этикетах, – продолжала Гуй-чэнь, – то их было очень много, начиная с Ма Жуна, Лю Си, Чжэн Юаня и прочих в период Хань… и кончая Фан Хой-юанем, Синь Янь-чжи и прочими в период Суй. Некоторые из них расходятся в своих взглядах, и каждый отстаивает свою точку