Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Дэниел Ергин

договориться лежала как в характере власти в Персии – самодержавии, так и в характере человека, стоявшего на самом ее верху. Реза-шах воспользовался положением командующего частями персидских казаков для того, чтобы сделаться единоличным вождем страны. Он был жестоким, властным, грубым и прямолинейным человеком, который, по мнению британского посла в Тегеране, «не тратит время на обмен изящно сформулированными, но совершенно бесплодными комплиментами, столь дорогими персидскому сердцу». В 1921 г. Реза-шах стал военным министром, а в 1923-м – премьер-министром. Он собирался стать президентом, но затем решил иначе, и в 1925 г. короновался как Реза-шах Пехлеви, основатель новой династии Пехлеви. После этого он принялся модернизировать страну, правда, беспорядочным и хаотичным образом. по словам Тимурташа, самая большая ошибка шаха – «его подозрительность ко всем и каждому. Не было никого во всей стране, кому Его Величество доверял бы. Это сильно задевало тех, кто всегда был верен ему».

Шах презирал своих подданных, одному из гостей он сказал, что жители Персии – «фанатики и невежды». Он стремился объединить разрозненную страну и сконцентрировать управление в своих руках, что означало бы устранение всех других центров власти. Шах начал с духовенства. Муллы возглавляли традиционалистов и исламских фундаменталистов, резко выступавших против усилий по созданию современной, светской нации. В их глазах он был виновен во многих грехах, отменил обязательное ношение женщинами паранджи. Кроме того, он выделял деньги на государственную медицину и расширение возможностей образования. На этом Реза-шах не остановился. Как-то раз он даже побил аятоллу, который у входа в святую гробницу подверг сомнению уместность одеяний женщин из его семьи. Подавленные муллы пребывали в мрачной покорности, но по-прежнему были готовы к мятежу. «Часто говорили, – замечал один иностранец, – что величайшим достижением шаха была его победа над муллами».

По мнению шаха, Англо-персидская компания походила на мулл – она являлась независимым центром власти. Он замыслил уменьшить эту власть и влияние, причем по-прежнему полагаясь в реализации своих амбиций на ее выплаты. Во время резкого падения нефтяных доходов Персии местные пресса и политики под диктовку шаха усилили нападки на компанию, критикуя и оспаривая все – от законности первоначальной концессии д'Арси до использования замороженных продуктов на нефтеперерабатывающем заводе в Абадане, что считалось недопустимым для мусульман.

Затем шах прогневался на основного акционера Англо-персидской компании – британское правительство, но уже по другому поводу. Шах пытался установить суверенитет Персии над Бахрейном, тогда как Великобритания настаивала на своем протекторате над островным государством. Он был рассержен на Великобританию и за ее дипломатическое признание Ирака, который считал выдумкой британского империализма. Руководство Англо-персидской компании могло сколько угодно повторять, что компания работает как коммерческое предприятие, независимое от правительства. Ни один житель Персии не поверил бы такому заявлению.

Кульминация наступила в ноябре 1932 г., когда шах в одностороннем порядке прекратил действие концессии Англо-персидской компании. Это был прямой вызов британскому правительству, военную безопасность которого Черчилль в 1914 г. связал с персидской нефтью. Великобритания не могла спокойно реагировать на действия шаха. Но что делать? Вопрос был передан в Лигу Наций. По общему согласию, Лига временно отложила рассмотрение вопроса с тем, чтобы стороны могли выработать новое соглашение. Через пять месяцев, в апреле 1933 г., Кэдмен сам отправился в Тегеран, чтобы попытаться спасти ситуацию. После встречи с шахом он заметил: «Нет сомнений, что Его Величество интересуют деньги». К третьей неделе апреля переговоры снова зашли в тупик. Кэдмен, расстроенный и раздраженный, направлялся во дворец для очередных переговоров с шахом. Желая продемонстрировать, что переговоры близки к срыву, его терпение на исходе, а сам он готов к отъезду, Кэдмен велел своему пилоту совершить тренировочный полет и направить самолет таким образом, чтобы во время встречи его было видно из окна шахского дворца.

Это не осталось незамеченным, и шах уступил. Запросы Персии стали скромнее. К концу апреля 1933 г. наконец было готово новое соглашение. Площадь концессии уменьшилась на три четверти. Персии гарантировали фиксированные 4 шиллинга с тонны нефти, что давало защиту от колебаний цен. Одновременно Персия получала 20 % прибыли, полученной по всему миру и реально распределенной между акционерами. В дополнение гарантировалась выплата £750 000 ежегодно вне зависимости от прочей деятельности. Предполагалось заново пересчитать роялти за 1931–1932 гг. и ускорить замену иностранного персонала местным. Окончание концессии продлевалось с 1961 до 1993 г. «Я почувствовал, что нас неплохо пощипали», – заметил позднее Кэдмен. Тем не менее основные позиции Англо-персидской компании были сохранены[221].

Мексиканское сражение

Самый серьезный вызов националисты бросили нефтяным компаниям в Западном полушарии. Здесь, в одной из важнейших нефтедобывающих стран, компании оказались втянутыми в ожесточенное сражение против беспощадной силы национализма, поставившего под сомнение законность их деятельности. Страной этой была Мексика, а объектом спора – пункт 4 статьи 27 Конституции 1917 г., в которой было записано, что подземные запасы, недра принадлежат не владельцу расположенной на поверхности собственности, а мексиканскому государству.

Для компаний, конечно же, это был опасный пункт. После принятия Конституции 1917 г. они неустанно боролись против проведения в жизнь статьи 27, обращаясь за поддержкой к американскому и британскому правительствам. Они утверждали, что права на собственность, которую они получили до революции и в которую так много вложили, государство не могло отнять задним числом. Мексика же настаивала на том, что владела недрами всегда, нефть никогда не была собственностью компаний, последние же имели лишь концессии, предоставленные с санкции государства. Результатом была ничья – фактически «соглашение о несогласии».

Мексиканское правительство в конце 1920-х гг. не хотело заходить слишком далеко. Оно нуждалось в компаниях, добывающих и продающих нефть. Правительство нуждалось и в иностранных инвестициях, без которых невозможно было развитие страны. Оно изобрело расплывчатую формулу, позволявшую компаниям работать, а ему сохранить лицо и одновременно претензии на владение недрами. Это временное урегулирование доставалось не слишком легко. Периоды яростной полемики перемежались жесткой риторикой.

В 1927 г. напряженность достигла такой степени, что разрыв отношений мексиканского и американского правительств казался неминуемым, а возможность новой военной интервенции США – как во время революции, когда Вудро Вильсон направил в Мексику войска, – реальной. Опасность казалась президенту Плутарко Элиасу Кальесу достаточно близкой, и он приказал генералу Ласаро Карденасу, военному коменданту нефтяной зоны, готовить поджог месторождений на случай вторжения США.

Начиная с 1927 г. отношения как между нефтяными компаниями и мексиканским правительством, так и между двумя правительствами несколько потеплели. Однако к середине 1930-х эта новая разрядка сошла на нет. Одной из причин было экономическое состояние отрасли. Мексика теряла конкурентоспособность на мировом нефтяном рынке из-за Венесуэлы, из-за более высоких затрат, растущих налогов и истощения имеющихся месторождений. Дошло до того, что нефть из Венесуэлы поступала на переработку на завод в Тампико в Мексике, поскольку была дешевле, чем мексиканская! Крупнейшей