Одержизнь - Анна Семироль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фортен суёт священнику в руки открытую книгу с непонятными схемами. Текст на английском. И что Ксавье может здесь понять? И вникать во всё это как-то не хочется, но раз библиотекаря это так впечатлило, придётся выслушать.
– Суть в том, что сперва учёные заметили, что нервная ткань обладает уникальной проводимостью. Импульс проносится по нейронам с невероятной скоростью. На основе этого открытия были сконструированы нейросети – сперва математические модели, а потом искусственные ткани, позволяющие передавать энергию и информацию с минимальной потерей и максимально быстро. Мало того – эти сети были м-м-м-м… самообучаемы. То есть они совершенствовали процесс передачи информации и энергии самостоятельно, с каждым разом допуская всё меньше ошибок. Следующим шагом было создание системы, в которой энергия циркулировала с максимальным КПД. Здесь опять пригодились нейросети. Только… только живые.
– Это как?
– Англичане разработали технологию, позволяющую объединить в сеть сознание коматозных больных и спинальников. Эти сети оказались на порядок эффективнее искусственных. И одним из «побочных эффектов» стало снижение износа механизмов и электронных составляющих техники. Когда Дэвис сказал мне, что поездам знаменитой лондонской подземки более ста лет, я не поверил. Но порылся в книге… Да, это правда.
– То есть технику питают человеческие души? – ошарашенно спрашивает отец Ланглу.
– Вроде того. В крупных городах Англии две сети: электрическая и нейронная. Мало того, люди могут подключаться к нейросети, подзаряжая мелкую технику. Видели мальчика в наушниках и с маленькой коробочкой на шее? Он наш номер убирать приходит.
– Да, я обратил внимание. Что это у него?
– Дэвис сказал, что это плеер, он подаёт в уши музыку. И заряжается он от мальчика. Я видел проводки, которые ведут от плеера к шее мальчишки. Как у нас электроприборы, включающиеся…
– Господи, – выдыхает Ксавье. – Это… противоестественно.
– А они так живут. Как симбионты, помните из курса биологии? Некоторые добровольно подключаются к сетям навсегда. Безнадёжно больные, например. Я прочёл, что при этом они продолжают существовать в некоем искусственном мире. Но что такое «виртуальная реальность» и «оцифровка личности», я не понял, потому дальше завяз и запутался. Но собственная энергия как форма оплаты услуг – это как минимум интересно. Заходишь в подземку, подключаешься к сети – подпитываешь собой поезд, продлеваешь ему жизнь. Дэвис рассказывал, что иногда подключается к сети пообщаться с умершим отцом. Он это называет «режим гостя». Вообще, надо мадемуазель доктора про это расспросить. Она ведущий специалист страны в этой области.
– Откуда у вас такие сведения? – удивляется Ксавье.
– Месье Ланглу, ну вы прям как будто где-то не здесь! Мы вчера по дороге в отель что обсуждали? Когда ехали с экскурсии по Тауэру?
Ксавье трёт виски кончиками пальцев. Голова раскалывается. Проклятый лондонский дождь…
– Дорогой друг, я прошу прощения. Был погружён в свои мысли вчера, потому не следил за беседой. Несомненно, технология очень любопытная…
Он смолкает, прислушиваясь. Нет, показалось. В номере Гайтана и Жиля всё такая же тишина.
– Месье Ланглу, что-то не так? – понизив голос, спрашивает Фортен.
Ксавье медлит. Хочется рассказать, но он не уверен, что можно, что безопасно, что не будет никаких последствий… Нет. Разговор останется только между ним и Марой Тейлор.
– Я очень скучаю по дому, – почти не соврав, говорит он. – Жак, простите, я загляну к мальчишкам. Мне неспокойно.
– Э-э-э-э… может, не стоит? Гайтана ночью принесла полиция. Абсолютно пьяного. Вы спали, да и как бы проблем с законом почти не возникло, и я не стал вас будить.
– Как бы? Почти не возникло? – с нажимом переспрашивает Ксавье. – И почему я только сейчас об этом узнаю?
Он решительно шагает к выходу из номера, и ответ Фортена нагоняет его уже за порогом:
– Йосеф вроде как выпил всё, что нашёл в местном питейном заведении… и подрался… и что-то сломал, но англичане не в претензии.
Ладонью священник трижды бьёт по двери соседнего номера.
– Гайтан, Жиль, это я. Могу войти? – спрашивает Ксавье и прислушивается.
Ответа нет. Ксавье поворачивает ручку двери и заходит. В номере стоит дичайший запах перегара. Полуодетый Гайтан спит в неразобранной кровати, один ботинок валяется у порога комнаты, второй выглядывает из-под шторы у окна. Отец Ланглу оглядывается по сторонам: так, здесь никаких разрушений, хорошо. Он открывает балконную дверь, впуская свежий воздух. Стучит в дверь соседней комнаты:
– Жиль, доброе утро. Я могу войти?
– Нет, – отвечает мальчишка приглушённо.
– Хорошо. Через четверть часа за нами машина подъедет. Потрудись спуститься в холл. Гайтана не буди.
Он возвращается в свой номер, надевает новую рубашку (спасибо Дэвису – позаботился о том, чтобы гости страны не выглядели как бродяги), причёсывает волосы перед зеркалом в массивной бронзовой оправе. Вздрагивает от неожиданности, услышав, как в коридоре с грохотом распахивается дверь, и уже секунду спустя Жиль врывается в комнату – злой, встрёпанный, с покрасневшими глазами.
– Ты! – выкрикивает он, встав перед Ксавье. – Ты, мой Учитель, наш старший, человек, который всех нас ведёт! Объясни мне, дураку, что происходит? О чём ты так тщательно молчишь? Что мы здесь делаем?
Отец Ланглу глубоко вдыхает, спокойно выдыхает. Именно этого он и боялся. Знал же, чем обычно заканчиваются у Жиля периоды затяжного молчания. Копится, зреет, мучает, а потом вскрывается гнойным нарывом. Главное теперь – держать себя в руках, не орать в ответ и гасить негатив мальчишки хоть каким-то образом.
– Сядь в кресло. – Тон ровный, но не терпящий возражений. – Сосчитай до тридцати, успокойся и спроси нормальным языком то, о чём ты хочешь узнать. Жак, дайте ему воды.
– Да пошли вы на хер со своей водой! – орёт Жиль, размахивая руками.
– Сядь. – Тон Ксавье заставляет его попятиться. – Жак, пожалуйста, стакан воды. Передайте мне. И выйдите в соседнюю комнату.
Жиль неуклюже плюхается в кресло, провожает злым взглядом уходящего Фортена. Сейчас мальчишка больше всего напоминает сжатый кулак. Напряжённые плечи, обтянутые чёрной тканью футболки. Алые полосы шрамов на бледном лице. Искривлённые тонкие губы. Глаза, похожие на голубые щели бойниц.
– Посмотри на себя со стороны. – Голос Ксавье доносится до него словно издалека. – Что ты себе позволяешь?
– Это ты мне говоришь? – цедит мальчишка сквозь зубы. – Ты, который словно забыл, зачем мы здесь. Ты, который любезничает с чужаками, часами говорит с англичанами, как с близкими людьми. Ты хоть помнишь, кто такая Амелия? Ты хоть что-то для неё делаешь? Или просто ходишь за гидом и
