Одержизнь - Анна Семироль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пластик лопается, и медведь грозным тёмным шаром выкатывается прямиком к детям. Ронни обнимает Амелию, удерживая её бьющиеся руки, и медленно поднимает голову, встречаясь глазами со зверем:
– She’s like me. And you will not touch her. You must guard us. Do it!!![78]
– Всё в порядке? – спрашивает Ксавье Ланглу, сбавив шаг, чтобы Жиль поравнялся с ним.
Хоть мальчишка и держится молодцом, вежливо пожимает руки в ответ на приветствия, хранит спокойствие и доброжелательность на лице и не дёргает с ненавистью галстук и застёгнутый до последней пуговицы воротник рубашки, как это бывало в Азиле, Ксавье всё кажется, что с самого сегодняшнего утра что-то с ним не так. Взрывной характер воспитанника, приступы несдержанности и резкости, свойственные Жилю на фоне мнимого полного спокойствия, не дают отцу Ланглу расслабиться. Да, перед выездом он серьёзно поговорил с Жилем о том, чем может обернуться резкое слово в присутствии монарха и насколько важна вежливость не просто для маленькой группы путешественников, но и для всего Азиля. Ксавье Ланглу не сомневается, что Жиль это и без него понимает, но юности свойственны странные поступки.
Жиль старается не глазеть по сторонам, держать спину прямо и слушать одновременно негромкие реплики Дэвиса, Ксавье и Фортена. Последний в неописуемом восторге от Букингемского дворца и его помпезных интерьеров. Вот кто ведёт себя точь-в-точь как восторженный ребёнок: крутит головой во все стороны, восхищённо восклицает непонятные Жилю слова то при виде тяжёлой развесистой люстры, то запнувшись об очередную украшенную вензелем завитушку на лестнице, то рассмотрев обрамление закрытых дверей, мимо которых они проходят. Фортен – единственный из них, кому разрешили с собой что-то взять: вот и сейчас он нервно тискает растрёпанный блокнот с зарисовками, из которого торчит карандаш.
«Странно. Такое ощущение, что в Англии всё наоборот, – размышляет Жиль, размеренно шагая за Ксавье. – Да, у них тоже есть старое и новое. Только почему-то старое ценится больше. Старое здесь – признак статуса. Чем старее дом, тем богаче его владелец. На улицах люди одеты в новую одежду, пользуются технологиями, о которых мы даже не слышали. А у нас люди попроще в мусоре живут… Вот мы сейчас в доме короля. Ничего нового, одно роскошное старьё, золотые штуковины, которые у нас в городском музее выставлены. Охрана вся одета так, будто я смотрю старую детскую книжку про Англию. Будто за сотни лет здесь ничего не поменялось. Почему так? И не спросишь же, это вроде как невежливо…»
Жиль прислушивается к тому, что говорит идущий рядом с Ксавье Дэвис.
– У нас не принято привлекать к себе внимание, – вполголоса толкует одетый с иголочки Генри. – Спрашивает король, вы лишь отвечаете. Ваши вопросы – только если его величество сам спросит, о чём бы вы хотели узнать. Месье Ланглу, вы умнейший человек, но я вынужден напомнить: никаких неудобных тем.
– Да, Генри, благодарю.
Вчетвером они и сопровождающая их охрана (Жиль даже вспомнил, что называется она «королевская гвардия») останавливаются перед очередными закрытыми дверями, у которых неподвижно замер очередной одетый, как в детской книжке, караул. Дэвис коротко кланяется немолодому мужчине в строгом костюме и что-то негромко говорит ему. Тот открывает перед ними двери, и четверо визитёров входят в огромный, ярко освещённый зал.
Белый, золотой, алый – первое, что бросается в глаза. Красный ковёр под ногами делает шаги почти бесшумными, длинный стол, за которым сидит с десяток человек, кажется бесконечным. Жиль идёт рядом с Ксавье, глядя строго перед собой – как его учили. Он не волнуется, но мальчишку не оставляет ощущение напряжения. Как будто он снова идёт по рельсе высоко над рекой. Воспоминание пробуждает боль в левой щеке, шрамы начинает ощутимо потягивать. Мальчишка подавляет вздох, ловит быстрый взгляд отца Ланглу, обращённый к нему. Опускает ресницы, едва заметно кивая: всё в порядке. Он спокоен, а вот учитель волнуется – и прежде всего за него, Жиля. Нельзя подвести.
Дэвис останавливается, и присутствующие за столом встают, как по команде. Все, кроме одного: пожилого седого мужчины с равнодушным лицом с вытянутым подбородком. Седовласый внимательно смотрит на прибывших гостей, и на мгновенье на его губах появляется лёгкая тень улыбки.
Коротко кашлянув, Дэвис громко и отчётливо произносит:
– Его высочайшее величество Георг Восьмой, Божьей милостью король Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии и других его царств и территорий, глава Содружества, защитник веры, самодержец орденов рыцарства.
Жиль нервно сглатывает, с ужасом представляя себе, что вот этим длинным совершенно незапоминаемым придётся обращаться к королю. Сидящий седой мужчина видит замешательство на мальчишкином лице, усмехается, машет Дэвису рукой и говорит:
– Не смущайте наших гостей, сэр Дэвис. Лучше представьте их уважаемым пэрам.
Генри почтительно кивает и разражается длинной тирадой на английском, из которой Жиль понимает только их с Ксавье и библиотекарем имена. Пользуясь тем, что Дэвис говорит, Жиль исподтишка рассматривает огромный зал. Чем-то он напоминает богатые дома Ядра. Картины с изображением сцен битв на стене, букеты из живых цветов в больших вычурных вазах, тяжёлые бордовые шторы на окнах. Как называется такой стиль? По истории тебе же вдалбливали, вспоминай. «Барокко? Барокко вроде», – размышляет Жиль, разглядывая обращённую к нему спинку стула. Поднимает глаза, ловит обращённые к нему взгляды присутствующих: заинтересованные, оживлённые. Интересно, что Дэвис такого про него сказал?
– Прошу к столу, – распоряжается Георг Восьмой, и присутствующие садятся.
Генри Дэвис усаживает Ксавье Ланглу напротив короля, Жиля справа, Фортена слева от священника, сам присаживается рядом с библиотекарем. Жиль осторожно подталкивает Ксавье в бок и шепчет, склонив голову:
– Король говорит по-французски? Зачем?
– У монархов Англии свободное владение французским – семейная традиция. А в данный момент это знак уважения его величества к гостям, – вполголоса поясняет Ксавье.
К столу подходят официанты, аккуратные, худенькие, одетые в одинаковую чёрно-белую форму. Перед Жилем ставят тарелку с чем-то непонятным, ранее никогда не виденным, рядом тонкие девичьи руки оставляют округлые чаши с овощным салатом, подают хлеб, нарезанный треугольниками. Жиль таращится в тарелку, не решаясь приступить к трапезе.
– Вилку в левую, нож в правую, – тихо подсказывает Ксавье.
Мальчишка кивает, подцепляет зубцами вилки непонятное блюдо, отправляет кусочек в рот. Вкус странный: вроде бы и мясо, к которому он уже привык в Лондоне,
