Жак Оффенбах и другие - Леонид Захарович Трауберг

В этой книге часто упоминается имя человека, сделавшего так много для истории русской музыки, человека, по-настоящему влюбленного в искусство оперетты, — Моисея Осиповича Янковского. Приходилось (в этом ничего зазорного нет) оспаривать некоторые его утверждения, формулировки. Он и сам с собой спорил. Настоящий труженик, Янковский написал интересную книгу об оперетте, изобилующую ценным материалом. Он написал и большую книгу о советской оперетте.[56]

Наша задача — иная. Рассказывая о Жаке Оффенбахе, мы обращаемся к современным произведениям только в свете творчества музыканта из «Буфф Паризьен». Обращаемся, чтобы еще раз сказать: какое это нужное людям, многоцветное искусство.

И вновь — о комете, заставившей шарик завертеться в обратную сторону. Гипотеза забавная, но бессмысленная. Пустите пластинку с конца — вместо сладчайшей арии услышите какофонию. Допустим, что это не так: изменилась только смена дней и годов, человек появляется на свет престарелым, и все молодеет, пока не уходит во чрево матери.

Гипотеза Альбера Робида стала излюбленным приемом в современной фантастической литературе. Основной прием взят у Уэллса (писавшего после Робида) — машина времени. В одном из рассказов 50-х годов такая машина становится обиходной, наподобие телевизора. И поразительная вещь: люди стали исчезать. Перебираться в прошлое и — не возвращаться. Объяснение: никому не хочется ждать атомного взрыва.

Одна из основных болезней человечества — иллюзия возможности «уйти». В монастырь, в пустыню, в лес. Смотри романы Флобера, Торо, Гамсуна. Как правило, все это остается — иллюзией.

Недоброжелатели оперетты обвинили ее в страшном преступлении: она «позволяет забыться».

А теперь — закрутим глобус вспять, перенесемся в год 1858-й или 1864-й. Так ли это? К уходу ли от своего времени звали произведения Жака Оффенбаха? На этот, пожалуй, самый важный вопрос должно ответить коротко: ни в коем случае. И не в том дело было, что гремел галоп. Возможно забвение и в лихорадочно быстром темпе.

Автор фантастической повести о «вращении вспять» А. Робида написал (ровно сто лет назад!) любопытный роман «Двадцатое столетие, или Электрическая жизнь». В романе удивительно точно предсказаны химическая война, воздушные «авиэтки» — не то вертолет, не то велосипед, воздушные корабли — смесь цеппелина с «ТУ-144»; брюки поголовно (точнее, «поножно») у всех женщин и… телевидение, кстати, транслирующее оперетту. Заканчивается роман неожиданно — бегством почти всех парижан от благ цивилизации к берегам Бретани, где — старенькие деревушки и пастушеские нравы.

Нет, не звали Оффенбах, Кремье, Мельяк и Галеви вспять к жизни в Аркадии (хоть и имеются у них пастухи, правда мнимые). На сцене была Греция (или двор короля Бобеша, или Перу), но — была современность. Современность в квадрате. Позднее, напуганные крахом Второй империи, начали чураться какой-либо актуальности авторы либретто и музыки. Пошли милые простодушные историйки: деревенская девица приносила с собой удачу, скромная Жермен оказывалась богатой наследницей. Но в «оффенбахиадах» все было по-иному. Два простодушных бродячих певца — и рядом шныряющий, прикрыв плащом пол-лица, инкогнито вице-король: он, видите ли, дрожит за судьбу государства. Будто бы только об альковных делах история влюбившейся в солдата герцогини — так ведь нет: в центре фабулы гремят трубы, идут войска. И уж, наверное, до вершин мировой истории вознесен скандал в семействе царя Менелая. Что там ни говори, а находка Шлиманом развалин Трои потрясла человечество.

Они начали именно с этого, выражаясь по-книжному, с большой тематики. Читая первые главы этой книги, можно усомниться: ну при чем тут миф об Орфее, растерзанном в клочья менадами, поистине небывалые метаморфозы спартанской царицы?

Для осторожности мы умолчим о том, ведали ли об этом авторы первых в мире оперетт. Пускай даже не ведали. Дыхание большой истории входило в их творения. Не ямочки на щеках Гортензии Шнейдер, даже не прелесть куплетов Джона-Стикса, скажем больше, не великолепный галоп сделали славу ей, оперетте. Может быть, «золотой» или «позолоченной» молодежи это щекотало нервы, может быть, кому-то это доставляло и другие, непуританские ощущения, все это — в сторону. Все это — «драгоценная чушь». Этим термином из либретто Гилберта восхищается Г.-К. Честертон в книге «Еретики».[57]

Залы восторженно рукоплескали, наверняка даже не осознавая, чему рукоплещут, потому что счет был большой. Счет, прорывающийся через вкусы, предрассудки, проповеди, капризы того многоголового явления, которое именуется публикой и которое на деле — население земного шара. Такой разбег был задан гением Оффенбаха, что долго спустя весомо звучали лучшие произведения жанра.

Да какой это, простите, анекдот с маскарадным костюмом, если упоенно кружится, взмахивая огромными крыльями, «Летучая мышь», а вместе с ней кружатся зрители разных стран? И почему же всего лишь о кабаретных красотках блестящее произведение замечательного венгра? Законным было бы назвать произведения Штрауса «Да здравствует жизнь!», а произведения Кальмана «Да здравствует любовь!» (кстати, так одно из них и называлось).

Анекдот, не больше, чем анекдот, но из иных анекдотов рождались великие шедевры. И, увы, многое, казалось бы, нужное, современное, правильное спускается до анекдота.

Не к прекрасным дням «Буфф Паризьен», не к возврату вспять во времена вдовы из Понтеведро или девушки с Козьего болота должна звать эта книга. Позволим себе надеяться, что книга обращена не к прошлому, а к будущему. К тому, что может еще прийти к зрителю (в первую голову, к советскому) в ближайшие годы.

Эта книга о кудеснике с Елисейских полей, о восхождении оперетты на Олимп. На Веселый Олимп. На высоты, которых заслуживает искусство, впервые представшее перед миром 30 октября 1858 года.

В описанном Эмилем Золя спектакле «Златокудрая Венера» боги сходят с Олимпа на землю, в харчевню. В «Орфее в аду» они спускаются в царство Аида. Дело объясняется просто: на Олимпе смертельно скучно. Место оперетты — здесь, среди нас, вместе с нами.

3/