Жак Оффенбах и другие - Леонид Захарович Трауберг

пятидесяти лет дореволюционной оперетты в России мгновений, когда постигался Оффенбах, звучали, может быть, даже волшебнее го́лоса самой Жюдик голоса́ русских певцов, доходил до сердец карикатурный живчик из столицы Франции. Наверное, всю силу своего обаяния и таланта вкладывал Николай Монахов в образ грубоватого скомороха Пикилло, всю неповторимость своей прелести отдавала слушателям, как Перикола, вышедшая «из низов» Анастасия Вяльцева. И, поверим, в этом было что-то от бескорыстной любви к оперетте, к ее создателю у такого же, как француз, прожектера и любителя феерий Михаила Лентовского и у схожего с ним Александра Блюменталь-Тамарина. В 1913 году, уже на закате империи, замечательный режиссер, неуемный, пламенный Котэ Марджанишвили собирался поразить Москву постановкой «Сорочинской ярмарки» Модеста Мусоргского и — «Прекрасной Елены» Жака Оффенбаха. Нет, не только в напевах пришел Оффенбах в Россию!

И вот — второй вопрос. По меньшей мере на него трудно ответить. Создатель «Синей Бороды» приехал в Вену, встретился с Иоганном Штраусом, сказал ему: «Вам надо писать оперетты!» Родилась — венская оперетта. Но как случилось, что почти за сто лет не появилось ни одной примечательной оперетты в России? В России, в которой не два, не три, целая плеяда блестящих композиторов подняла именно в это время на недосягаемую высоту оперу, симфоническую музыку, романс.

Объяснения, возможно, имеются. Начнем с одного, более других спорного.

Какой-то занятный баланс: страны, где высшего уровня достигла опера — Италия, Россия, — не дали оперетты. Какой-то смысл в этом существует (шутливо говоря, принцип равновесия). Но Австрия? Это — страна великих композиторов: Гайдна, Бетховена, Шуберта. А в опере, по существу, блистал лишь один: Моцарт. Именно: один Моцарт! И — да простится в книге об Оффенбахе кощунство — не предрешил ли автор каватины «Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный…», трудолюбивейший из людей и «гуляка праздный», то, что принес в мир его пламенный поклонник, может, вовсе не в шутку получивший от Джакомо Россини прозвище «Моцарт Елисейских полей»?!

Но уж это неопровержимо: Франция породила оперетту. И здесь же в том же веке был несомненным расцвет оперы: Мейербер, Гуно, Массне, Галеви, Делиб, Сен-Санс, Берлиоз… Добавим имена авторов комических опер: Адана, Обера, Буальдье. Гуно и Мейербер создали две оперы, имевшие огромный успех: «Фауст» и «Гугеноты». И все-таки это не вершины оперного творчества. Произведение Гектора Берлиоза «Осуждение Фауста» не вошло в оперный репертуар. Самое заметное место занимает в нем — «Кармен», написанная Жоржем Бизе для театра оперетты.

Повторим: конечно, все это не объяснение. Несколько серьезнее другое. В стране великих достижений литературы, театра, где появились бессмертные драмы, комедии, психологические пьесы, не было почти ни одной трагедии. «Борис Годунов» как исключение только подтверждает правило; сценическая судьба этого шедевра представляется странной (речь идет не об опере).

Переходя в другую, менее значительную область: в России никак не пришелся ко двору детектив. Огромным успехом пользовались французские «романы-фельетоны», пленялись русские читатели произведениями Э. По, Коллинза, Конан-Дойля. Но своих романов или рассказов не творили («Петербургские трущобы» В. Крестовского — опять-таки исключение).

Стоит также учесть установившееся во второй половине XIX века (и несколько позже) отношение к оперетте «культурной» части общества. Во Франции к детищу Оффенбаха отнеслись отрицательно Жанен, Гонкуры, Готье, Золя. Но было среди почитателей нового вида музыкального театра много людей «с весом». В России оперетту даже не признавали искусством. Балет признали. И, как ответ, — «Лебединое озеро», «Щелкунчик», «Раймонда», Фокин. Оперетта?!.. Да что вы!

И в самом деле: какой смысл, да и какие возможности конкурировать с Оффенбахом или Зуппе в стране 3-го отделения и виселиц? В своих воспоминаниях А. Р. Кугель рассказывает: после 1 марта 1881 года Лорис-Меликов собрал редакторов, виднейших деятелей прессы, любезно, по-светски обратился к ним: «Ну-с, господа, под каким соусом подадите вы нас в своих журналах и газетах?» Салтыков-Щедрин мрачно огрызнулся: «Извините, ваша светлость, не до соусов нам теперь!» Не «до соусов» было бы и авторам текстов и музыки оперетт, буде такие нашлись бы.

И — вторая часть троицы: наследницы прекрасной Елены. Но уж эта тенденция была резко противопоказана русскому обществу, особенно во второй половине века. Татьяна Ларина попросту желала век быть верной нелюбимому мужу. Тридцатью годами позже Вера отдается Волохову, Анна сходится с Вронским. Но даже дальнего родства у этих персонажей нет с Бекки Шарп, г-жой Марнеф, Корали или позднее с героинями Золя, Д’Аннунцио, Ведекинда. Иным, совсем иным было в стране отношение к «слабому полу», хотя… Хотя сохранилось в истории имя вдохновившей Пушкина и Баратынского Аграфены Закревской; и фрейлины двора почитали за честь близость к императору. А без сатиры (хотя бы и не такой, как в «Смерти Тарелкина» или «Истории одного города»), без главного персонажа — какая же это оперетта?

И, наконец, самое курьезное, но логически резонное объяснение. Назовем его — «экономическим». В Петербурге на три десятка крупных заводов только два-три носили русские имена. Автомобили — Опель, Пежо, сеялки — из Англии, даже вагоны для поездов и трамваев — из Бельгии. Торжествующий импорт! От импорта не были свободны ни опера, ни драма, ни балет, но там было и «свое», получше привозимого. С «Лебединым озером» не могла сравниться даже «Жизель». В оперетте решительно всех устраивало засилье импорта. Благо, он был непрерывным. Отошли Оффенбах и Лекок, пришли Зуппе, Миллекер, Джонс, а позднее Легар и Лео Фалль (говорится это не в укор композиторам).

Импортными были не только произведения. Наезжали — и не раз — гастролеры из Парижа, из Вены. Сама Жюдик объявлялась в театре «Буфф» на Фонтанке, и едкие строки поэта обессмертили ее появление. Жаловали в Петербург, в Москву, в Одессу прекрасные артисты из венских театров: Бетти Стоян, Мицци Вирт, Юлиус Шпильман. Огромным был наплыв примадонн из своей и все-таки не совсем своей Польши: Люцина Мессаль, Кавецкая, Пионтковская, Невяровская. Уже в 1917 году прибыла в Петроград совсем молоденькая, ни на кого не похожая, но пленившая почти всех шведка Эльна Гистедт.

Объяснений множество, а факт один. Не нашлось в России наследников ни у Эрве с Оффенбахом, ни у Мельяка и Галеви. Свято место пусто не бывает. Именно в России возник причудливый жанр, который окрестили «мозаика». Начало ему положили еще в конце прошлого века принятые восторженно русскими зрителями «Цыганские песни в лицах». Так получилось, что премьеры труппы М. В. Лентовского В. Зорина и А. Давыдов пришли на сцену опереточного театра прямо с эстрады, где славились исполнением цыганских романсов. Все отступило на второй план — и блистательное письмо Периколы, и куплеты о мадам Анго, и песенка Адели. Впрочем, нашлось место и