Жак Оффенбах и другие - Леонид Захарович Трауберг

цитаты из беседы К. С. Станиславского с писателем В. П. Катаевым. Так ведь половина беседы посвящена именно «мечтаниям». Мечтаниям о настоящем театре оперетты. Вспомните: Качалов был бы идеальным простаком, Книппер — примадонной, Москвин — комиком. В своих воспоминаниях об основателе МХАТ Н. Горчаков рассказывает, как тот предлагал М. М. Тарханову в роли городничего в «Горячем сердце» искать «перспективу» повыше. Тарханов с неуверенностью заикнулся: «Губернатором… губернатором хочу быть…» Станиславский шепотом предлагал ему: «…A царем, царем быть не хотите?» Михаил Михайлович Тарханов даже отшатнулся: «Чур, чур меня!» Станиславский стоял на своем: «Может. Из воевод в цари выходили, а чем вы не воевода».[52]

Мечтать о Москвине и Тарханове, конечно, немыслимо (хотя автор этой книги может вспомнить: Михаил Михайлович говорил, что любит жанр оперетты и в начале карьеры подумывал о нем). К. С. Станиславский вздыхал: «Такой театр невозможен. Москвин и Книппер не умеют петь». Однако голоса самого Станиславского вполне хватило для исполнения центральных ролей в «Нитуш» и «Микадо».

Оперетта началась в России, и успешно началась, с драматических театров, где актеры не оспаривали лавров у Собинова или Неждановой. Оно лучше, чтобы пели, и пели — на подлинную радость зрителям-слушателям. Шнейдер, Жюдик, Рихард Таубер, Отс пели. Поэтому не станем ссылаться на то, что многие технические мечтания стали реальностью, и в театрах возможна фонограмма или на худой случай искусно спрятанные микрофоны. Для решения подобных вещей не нужно было привлекать цитаты из самых авторитетных трудов (хотя, впрочем, греха в этом нет, по известной пословице, и кошка имеет право глядеть на короля).

Технические мечтания… Литературные мечтания… Музыкальные мечтания… Но главное — мечтания о новом, большом подъеме искусства, вида искусства, о котором речь в этой книге. «Смелость, смелость и еще раз смелость!» — эти слова Дантона любил повторять Владимир Ильич Ленин. Она нужна в любом деле, большом и маленьком. Нужна — и на путях оперетты. Новых путях.

Глава начата с воспоминаний трехгодичной давности о спектакле, виденном в лондонском театре. А сейчас, можно сказать, «под уход», другие воспоминания — о театре питерском, о театрах в советском Петрограде 1920 года. Это было очень давно, но — память неизгладима.

Это было очень нелегкое время. Только закончилась, а по существу еще не закончилась гражданская война. Лишь недавно был отбит Юденич. В бывшей столице на Неве не дымили заводы, всюду — гигантские сугробы снега, никем не убираемые; не было топлива, еды, вещей.

И — было весело. Не потому, что автору этой книги было только восемнадцать, возраст, в котором весело даже в стужу, даже в дни неизменной картошки; потому, что великие мечтания превращались в дело.

Мне выпало счастье начинать свой творческий путь в необычайном театре, возникшем в дни, когда Петрограду грозили банды белогвардейцев. Создал этот театр человек огромного таланта, ученик и сподвижник Станиславского — Константин Александрович Марджанов (так его называли в русском городе). Театр именовался «Театр комической оперы», и это был поистине замечательный театр; удивительно, что в нем не шли «Сказки Гофмана», может быть, потому, что это очень грустное произведение, а Марджанов и все питерцы рвались к веселью. Какие же это были отменные спектакли: гениальное «Похищение из сераля» Моцарта, «Дон Паскуале» Доницетти, «Тайный брак» Чимарозы, «Бронзовый конь» Обера! В труппе были очень одаренные молодые певцы. И были люди, попросту легендарные, законно входящие в историю оперетты: Н. И. Тамара, Μ. А. Ростовцев, Г. М. Ярон, А. Н. Феона, Н. Ф. Монахов (одновременно игравший в Большом драматическом). Нет, к Оффенбаху этот театр не имел отношения, хотя… Все-таки недаром в труппу входили первоклассные актеры жанра, руководил театром энтузиаст оперетты. Несколько позднее он вместо комических опер стал ставить подлинные оперетты: «Гейшу», «Малабарскую вдову», «Периколу».

Можно было бы со вздохом сказать, что ничуть в этом не повинный Имре Кальман «убил» великолепное начинание. Пошел 1922 год, появился особого склада зритель, вряд ли склонный к мечтаниям и новаторству. Не будем слишком усердно обвинять этого зрителя, хотя были и тупые «потребители». Конечно, «Баядера» и «Марица» этому зрителю понятнее и приятнее, чем «Маскотта». Как бы там ни было, превосходный коллектив «Комической оперы» жил только три года. Но — жил!

Вот так, через столетие подают друг другу руки «Буфф Паризьен» на Елисейских полях, «Театр комической оперы» на бывшей Итальянской и… Нет, не хочется указывать лондонский адрес. Мечтать и хочется и должно о чем-то совсем новом и совсем близком.

Глядя на повествующих о своих «практических делах» «кошек» в разноцветных трико, автор подумывал о том, что при всем блестящем качестве это — спектакль вчерашний. В нем много этой самой смелости (все-таки Элиот!), много всестороннего мастерства. Его нельзя добиться, прогуливаясь по равнине или, что того хуже, ползая по земле. Великолепно прыгают кошки. Нужен прыжок. Высота прыжка в лондонском театре заслуживает аплодисментов, но это не более, чем прыжок с одной крыши на другую. Настоящего отрыва от того, условно назовем, нерадостного состояния, в котором пребывает оперетта во многих-многих странах, нет, а хочется в наши дни, дни умопомрачительных взлетов, значительно большего.

Нужно обращение к большим темам. Такими в конечном счете были шедевры Жака Оффенбаха, Людовика Галеви, Анри Мельяка. Эолова арфа звучала под натиском ветров, пронизывающих эпоху.

Вихри бушуют и в наши дни. Многим жестоким, губительным ветрам надо противопоставить и разум, и подлинные радости, и неизменную уверенность в торжестве настоящей жизни. Нельзя отделываться мелкими фабулами, реминисценциями.

«— Где ты была сегодня, киска?

— У королевы, у английской.

— Что ты видала при дворе?

— Видала мышку на ковре».

Из далекого прошлого обращается к нам Жак Оффенбах, создавший свои оперетты. Обращается Котэ Марджанишвили, ставивший классические произведения. И то и другое — и великолепное старое и дерзкое, радующее новое — должно быть в театре подлинной оперетты.

Может быть, подтолкнет кого-либо на мечтания и на свершения эта книга о композиторе Жаке Оффенбахе, о созданном им роде театрального искусства, о его наследниках.

И здесь позволим себе вообразить (это ведь всем разрешено), что течение наших размышлений прерывает серьезный знаток театра, который несколько удивленно осведомляется: «А позвольте вас спросить, стоит ли облюбованный вами жанр мечтаний, размышлений и воспоминаний? Что жанр этот существует, отрицать не станем, пусть даже век с четвертью, пусть имеются у него почитатели. Но общественный эквивалент жанра этого, сознаемся трезво, микроскопичен. Нет в нем (и вряд ли может быть) необходимого глубокомыслия, воспитательного значения, эстетической ценности. Содержание до невозможности наивное, далеко не в унисон с запросами времени, музыка в конечном счете — „песенковая“, нечто вроде детского припева: „Тили-бом, тили-бом, загорелся