Жуть - Алексей Жарков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Надеюсь, родственники вас уже похоронили? Ха-ха, шучу. Мило, правда? Как вы до кабинета дошли и не заблудились со своим Альцгеймером? А кстати где он? Проводил и теперь ждёт вас снаружи? Вышел покурить с другом Паркинсоном? Ха-ха.
— Может быть, вы огласите условия? — спросил Кристиан, ему было не смешно.
— Ну разумеется. Условия замечательные, мы вас трудоустраиваем, а вы живёте и получаете деньги.
— Неужели? А что от меня требуется.
— Да практически ничего. Всё что смогли, вы уже сделали. — Могучий Сэм похлопал по медкнижке Чахотки Кристиана. — Так что не волнуйтесь, дорогой мой, вам же нельзя. Ха-ха. Вот здесь подпишите.
Кристиан подписал контракт, сильно тряся рукой, на всякий случай закатывая глаза и почёсываясь. И сразу же за его спиной возник ещё более здоровенный тип. Он был одет в заляпанный скафандр, а шлем держал в огромной руке.
— Пошли, — мрачно скомандовал тип.
Кристиану вдруг сделалось не по себе. Он попытался встать, но голова закружилась, и он упал со стула.
— Ну вот, — сказал Сэм, — едва не опоздали. Один дотащишь?
— А то, — отозвался тип в скафандре, — не впервой.
Придя в себя, Кристиан увидел, как ноги в скафандре перебирают уходящий вверх пол. Его несли, как девочку, на плече.
— Куда вы меня тащите?
— В шлюз.
— Зачем?
— Сам идти можешь?
Не дожидаясь ответа, его поставили на пол и направили вперёд по коридору.
— Куда мы идём?
— В шлюз, — спокойно повторил огромный тип.
— А что там?
— Там тебя сдадут в аренду Колонии Разумных Бактерий.
— Чего?! — удивился Кристиан. — Кому?!
Медведь в скафандре недовольно выдохнул и надел шлем. Из динамиков скафандра раздалось шипение.
— Что значит сдадут? Кому?! Зачем я им?
— Вот блин, — нехотя начал скафандр, — они же, мать их, Разумные Бактерии. Твои болячки им в кайф уничтожать. Стрелялка типа.
— Как это? — опешил Кристиан.
— Эй, Альгаймера своего выключи, да. Говорю, проходить они тебя будут, как игру. Всё, пришли.
— Стойте, подождите, — закричал Кристиан, глядя как тип в скафандре открывает первую дверь шлюза.
— Ну что ещё?
— Постойте, а мне скафандр! Нет, подождите, как же это?.. Да я вообще не болею… это липа!.. Я заплатил за справки.
— А меня не касается.
Тип провёл его в шлюз, зашёл сам, закрыл первую дверь и под шум дезинфицирующего разбрызгивателя принялся за вторую. Чахотка Кристиан пытался вырваться, дёргался в сторону двери, царапал скафандр, но служащий «ЧЭ» держал его крепко.
— Подождите, постойте, я не болен!
Вторая дверь медленно открывалась.
— А что будет, когда они меня «пройдут»?
— Выздоровеешь.
Сэм на секунду обрадовался.
— А потом? Потом я вернусь домой?
— Не пойму, контракт что ли вообще никто не читает? Ты читал контракт?
— Нет…
— Тебя перезапустят — восстановят по медкнижке все болезни…
Тип затолкнул его в большое, сырое и вонючее помещение, где с высокого потолка исполинской люстрой свисала Колония Разумных Бактерий, пол был залит чем-то липким, а вдоль стен сидели, лежали, едва шевелились люди, плотно покрытые пушистой разноцветной плесенью.
— И тогда вернут домой?
— …и начнут игру с начала, — прохрипел в закрытую дверь скафандр.
— — —
Гоша обвёл друзей победным взглядом, задержался на Филине. Он заодно с Натаном и Егоркиным пялился в одну точку, слева от Гоши, туда, где вроде бы должен сидеть Зязя, пятый член их команды. В жизни Завьял Мазулин. Гоша медленно повернул голову налево и почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.
— Теперь слушайте меня, — прозвучал низкий утробный голос.
Тело
А. Жарков, Д. Костюкевич
Я — приёмщик. Работаю при свете жёлтых ламп. Помещения связаны узкими коридорами. По углам грязь. Чёрная. Липкая. Стен лучше не касаться.
Их привозят брикетами. В больших прочных пакетах. Я режу пакеты ножом и выпускаю сок. У меня перчатки. Чёрные. Видели крабовое мясо в вакуумной упаковке? Куски спрессованы. Кажется — большой кусок един. На самом деле нет. В нём много кусков поменьше. Они плотно уложены. Где заканчивается один — начинается другой. Чтобы понять, надо ломать аккуратно.
Так и у меня.
Только брикеты состоят из тел. Целых человеческих тел.
Руки, ноги, головы, торсы, члены. Они слеплены неуклюже и неровно. Нельзя понять сразу, где чья конечность. Они все мертвы. Они всегда мертвы. Перемешаны и спрессованы в вакуумной упаковке. Моя работа — разделять.
Я закрепляю брикет на цепях. Натягиваю. Ломаю. Осторожно. Если порвать кожу — будет брак. Мне не нужен брак, мне нужны целые тела. Каждое отдельно.
Жёлтая лампа дрожит. Меркнет. Лопается. Включаю фонарик, иду за другой. Жирные стены коридора. В кладовке есть запасные. Много жёлтых ламп. За спиной гудят цепи. Эхом по коридору. Беру лампу, возвращаюсь.
Я здесь один. В этом цеху я всегда один. Всю ночь. Я, цепи и «крабы». Лампа снова горит. Беру палку и приступаю к работе. Разделяю брикет на куски поменьше. Чтобы по пять-шесть тел. Всего в брикете три тонны. Нетто. Примерно полсотни тел. Плюс-минус парочка.
Небольшие куски блестят на поддонах. Многорукие монстры. Осматриваю. Где голова, куда тянется тело, где заканчиваются ноги. Чёрные перчатки скользят по плечам. Просовываю кисть, расталкиваю. Это как развязывать узлы. Или как распутывать провода. Моя работа требует выдержки и внимания.
Обычно кости целы, но иногда порваны связки. Тела охлаждены. Хрустят, когда сгибаешь. Разлепляю, отделяю — один есть. Вешаю на цепь и отправляю в соседний цех. Поехало. Берусь за следующее. Голова влипла в пустой живот. С волос сыплется ледяная крошка. Женщина, слишком много волос, и грудь повреждена. Жёлтый жир кусками. Вскрытая женская грудь — мерзко. Некондиция, брак. Можно разрезать. Такое бывает. Редко, но бывает.
Перекур. Сегодня первый. Сигаретный дым тёплый. Сигарета похрустывает от затяжки. На поддон натекла розовая лужа. Воняет. Но не кровь.
Тушу сигарету, одеваю перчатки.
Просовываю руку, расшатываю плечо, отодвигаю, вижу лицо. Гладкое. Раздутое. Тоже брак — видимо подгнило до заморозки. Разложилось. Полный набор ароматов. Газы пропитали ткани, разгладили морщины, раздули лицо, вывернули губы, вытолкали язык.
Прижимаю к вискам покойника пальцы. Чтобы поднять, отделить голову. Глаза открыты и смотрят на меня. Взгляд из чёрного колодца смерти. Тоже бывает — пустые стекляшки. Всего лишь. Виски тёплые, даже через толстые перчатки. А вот это странно.
Что-то мелькает в зрачках.
Мертвец стонет, содрогается в капкане из тел.
Боже…
Меня отбрасывает назад. Спазм страха. Неприятие происходящего.
Этого не может быть!
Пячусь, утыкаюсь хребтом в стену. Нет, что-то металлическое — ванна с браком. Кто-то крепко стискивает мой локоть. Кричать не получается, нет воздуха. Раздутое лицо смотрит на меня, глаза вращаются, рот кривится. Холодная хватка больно сжимает локоть. Боюсь обернуться. Рассудок в ловушке. Сменщик?
Всё-таки оборачиваюсь.
Никакого сменщика.
В ржавой ванне — куски тел. Работа разделочной пилы. Через бурый край свешивается рука, отпиленная в плечевом суставе. Серые узловатые пальцы стискивают мой локоть.
Лампочка мигает. Чувствую во рту медный привкус. Кажется, прикусил язык.
Ломаю холодные пальцы, словно сосульки. Ищу дверь. Нахожу. Почти спасение.
Бежать. В коридоре — пунктир жёлтых ламп. Я оборачиваюсь. Кретин! Зачем?!
Мир наполняется безумием. Оголённый провод. Я принимаю ад с отсрочкой. Они смотрят на меня. Десятки глаз. Заиндевевших шариков. Хруст распутывающихся конечностей забивает уши. На пол осыпается лёд. Синее раздутое лицо. Улыбается. Из узлов мёртвой плоти.
Я узнаю́ его! Узнаю́ их всех!
Днём перед приёмкой я отбираю тела. Людей с минимальной общественной значимостью и социальной полезностью. Десятки неудачников. Сотни фотографий. Тех, кто не смог заработать на лицензию жизни. Живые никчемности. Мусор. Я рекомендую таких к новому применению. Они станут биокомпьютерами. В армии. Мёртвыми операторами боевых машин.
Но просто ставить галочки на фотографиях — трусость. Это как сказать «пли» — и отвернуться. Поэтому
