Жуть - Алексей Жарков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он выбрал взглядом балкончик на третьем этаже и наблюдал за чёрными прямоугольниками двери и окна, представлял, что кто-то скребёт, зовёт на помощь с той стороны, и в какой-то момент действительно услышал крик. Крик прозвучал только в его голове. Отель позвал его. Или его заложник. Такая фантазия будоражила кровь.
И вот теперь Стип внутри. В кишке бесконечного коридора. В надежде на впечатления и фотографии-откровения — ущербные, вымученные в распахнутом зрачке камеры, но уникальные и завораживающие в своей рахитичности, как все страдания человечества.
* * *
Слабый клинышек света за его спиной погас. Дверь закрылась.
Стип резко обернулся, и в тот же момент под потолком зажглись светильники. На несколько секунд он ослеп, а когда прозрел, отель изменился. Он больше не был пустым.
Его наполняли создания Иеронима Босха. Легионы чудовищ: сращенные части панцирных, пресмыкающихся, ракообразных, чешуйчатых…
Коридор превратился в обеденный зал, в котором твари трапезничали кусками человечины.
Стип отступил назад, упёрся в стену или широкую колонну и, понимая, что жить ему осталось всего ничего, поднёс к лицу фотоаппарат и нажал кнопку просмотра. Если хотите, это было его последним желанием.
Монстр с головой карпа уже подбирался к нему, острые кромки плавников блестели красным.
Увиденное на дисплее камеры поразило Стипа больше, чем развернувшийся вокруг ад. Сделанные в коридоре снимки были прекрасны.
На первом кадре благоухало поле роз: жёлтых, бардовых, белых, оранжевых, посреди пира красок стояло пугало, вокруг которого носились бабочки. На перекрестии из палок висели не лохмотья с выцветшей шляпой, а расшитый золотом мундир и сверкающая камнями корона.
Из жабр подползающего чудовища со свистом вырвался воздух.
На следующем кадре солнце залило склоны, свет был такой нежный и мягкий, что глаза Стипа наполнились слезами. Серебро поворотов и серпантинов дорог, с которых можно было восхищаться рекой, рощицей платанов и складками зелёных холмов.
Дальше — на третьем кадре — глаза ребёнка, такие голубые и глубокие, будто эти кусочки льда доставили прямо из холодильников рая.
Дальше…
Стип не успел. Плавник опустился и отрубил ему голову вместе с плечом.
* * *
— Иисус…
— Причём здесь этот плотник?
— Я ведь умер?
— Ты сменил направление, Стип. Или точку зрения, как угодно.
— Почему я не могу двигаться?
— Подожди… пусть оковы привыкнут к тебе. Тогда сможешь пройтись по номеру.
— Почему я не вижу их?
— Кандалы не любят приковывать к себе лишнего внимания.
— Почему я здесь?
— Кто свернул с дороги в ад, того не испугает предостережение «Эта дорога никуда не ведёт».
— Я не понимаю…
— Это не важно. Слушатели тоже ничего не понимают. Но у них есть иллюзорный выбор, они думают, что могут в любой момент покинуть место у костра.
— Что?
— Они слушают о тебе, а ты слышишь рассказ о них. И вот вы уже вместе. Но кто реальней? Плевать. Какая разница, кто кого породил и кто обитает в голове другого? Всегда есть четыре стены, есть рай, который видишь, только когда настигает ад. И ад, который ищешь, живя в раю. Когда поймёшь это — проснись и измени этот мир к лучшему!
* * *
В щите, навалившемся на провал окна — небольшая дырочка. Подарок ржавчины, поглощённый обед крохотных существ. Через неё льётся свет, через неё в номер втекает внешний мир.
Разбитое, как чьи-то надежды, стекло. Острые осколки на ковре.
Слишком короткая цепь.
Он пытается дотянуться до щита, выдавить его наружу, но сломанные ногти лишь скребут по металлу.
В небе — в его фрагменте, который ограничивают бурые края отверстия, в целом мире! — играют лазурные отсветы. Наверное, это поднимается дыхание остывшей воды бассейна, подсвеченное фонарями и глазами людей.
Он слышит музыку. Он почти может уловить ритм, удары здорового сердца. Почти.
И вдруг он чувствует… взгляд. Кто-то снаружи смотрит в закрытое окно.
Кто-то…
Стип кричит.
— — —
— Вот, — объявил Филин. — Всё.
— Кхм… — отозвался Натан. — Прикольно… передавай деревяшку. — При слове «деревяшка» у Натана неожиданно свело судорогой правую ягодичную мышцу, да так больно, что он едва не прикусил язык. Стиснул зубы, стараясь не закричать.
Филин протянул Юч-Курбустана следующему. Это был Гоша, весельчак и болтун, регулярно смущавший товарищей непристойными шуточками физиологического содержания. Он учился на биофаке и искренне увлекался микробиологией. Души не чаял во всевозможных бактериях, кишечных палочках и прочей невидимой мерзости, которую называл микробиотой.
— Ну, друзья, держитесь, ща Гоша выдаст.
— А ты раньше времени не бойся, у меня может и не страшная история…
— А какая?
— Поучительная.
— Да ладно?! И чему она учит? Мойте руки перед едой?
— Будешь умничать — не расскажу.
— Расскажешь, чурбан то у тебя. — сказал Егоркин и обнаружил, что его тело вдруг перестало ему подчиняться. Он передвинул глаза на бледного Натана, сидевшего по соседству, и увидел, что тот даже не моргает, а ошалело таращится на костёр, поверх костра.
— А дело было так, — начал Гоша.
Будьте здоровы
А. Жарков, Д. Костюкевич
— Вы принесли медицинскую карту?
Чахотка Кристиан с приоткрытым ртом смотрел на задавшего вопрос Могучего Сэма, директора орбитального филиала корпорации «Человек Энтертейнмент» (сокращенно ЧЭ). Кристиан даже подался вперёд — покряхтывая и постанывая, обратил к Сэму правое ухо. Он старательно изображал глухоту. Правила игры он уже понял — в «ЧЭ» брали только очень больных, желательно неизлечимо, одной ногой там, где сыро и неуютно планам на будущее.
Вдали от Земли человеку невообразимо трудно найти высокооплачиваемую работу. В солнечной системе Цуцер-Цы Кристиан уже как год перебивался с хлеба на воду, точнее, с пьяных ракушек Фе на росу из листа-источника номер одиннадцать. Эти «деликатесы» цуцерцы подавали нуждающимся у фонтана «Стыдно Жрать На Халяву». А вот у «ЧЭ» дела шли отлично — филиалы в каждой деревне, городе, даже на орбите. Без работы на корпорацию Кристиану можно было даже не помышлять о билете домой.
— Что? Что вы говорите? — прокричал Кристиан. — Я плохо слышу!
Могучий Сэм удовлетворённо кивнул. Из губчатого стола появился маленький красный рупор.
— ВАША МЕДИЦИНСКАЯ КНИЖКА!!!
Несмотря на скромный размер, рупор едва не взорвал ушную перепонку Кристиана.
— Да, да… вот.
Кристиан толкнул к директору толстую подшивку. Эта подделка стоила ему всех сбережений. Он поставил на кон всё.
— Вы же знаете, таковы требования, — ворковал Сэм, почти с нежностью поглаживая липовую медкнижку Кристиана. — Корпорация заинтересована только в тех, кто ценит каждую минуту жизни, кто не будет стараться скопить капитальчик на старость. А кто это, если не такие бедолаги, как вы, у которых диагноз или диагнозы отняли будущее?
Директор взвесил подшивку на руке. Могучий Сэм был третьим директором орбитального филиала «ЧЭ» за полгода.
— А впечатляет, весьма впечатляет! Какой объём! Портфолио толще я видел только у Кени Без Шансов… да только большую половину объёма его медкнижке добавило вскрытие… Так, что тут у нас…
Зашуршали листы, лицо Могучего Сэма озарилось. То и дело он всхлипывал, вскрикивал, хлопал ладонью по столешнице.
— Аневризма… ах, какая прелесть!.. анкилозирующий спондилит… вы только посмотрите!.. астма, ну, это, дружок мелочи… ацидоз Олбрайта, безоар, атипичная пневмония… ну и ну!.. болезнь Аддисона, Альцгеймера, Дего, Кавасаки, Лайма!.. лёгкие Паркинсон, Шагас, Эрдгейм-Честер… это пока лёгкие, пока… какой букет, какой ценный кадр!… ах, ох… васкулит, ай, ветрянка, эх, врождённый порок сердца… тут мы коллеги, что уж… грибковая пневмония, губчатый энцефалит, диабет, зеркальный синдром… ах и ой, ой и ах!… дисфункция гипоталамуса… батюшки мои!..
От этого перечисления Кристиану стало даже неловко, будь у него действительно все эти болячки, он бы помер ещё на пороге кабинета Могучего
