Этюды об Эйзенштейне и Пушкине - Наум Ихильевич Клейман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
КОРОНОВАНИЕ КОНСТАНТИНА. ВИЗАНТИЙСКИЙ БАРЕЛЬЕФ
31. III.42. ПРОЛОГ. ХАРАКТЕР ФРЕСКИ В ПРОЛОГЕ. ТЕМНАЯ С ВЫЗОЛОЧЕННЫМИ ДЕТАЛЯМИ: КУПОЛ, ХРАМ, ПРЕДМЕТЫ НА СТОЛЕ, КАЙМА СКАТЕРТИ, ЦАРСКИЙ ВЕНЕЦ (1923-2-1695. Л. 6).
ПРОЛОГ. 2. IV.42. В ФРЕСКЕ «ВЕНЧАНИЯ» – ПОД НЕЕ – ПОД ВЕНЕЦ – ПОПАДАЕТ ИВАН, ОТБЕГАЯ (ПО СКАМЬЕ) ОТ ОВЧИНЫ: ВЕНЧАЮЩИЙ СОХРАНИЛСЯ – ВЕНЕЦ НАКЛАДНЫМ МЕТАЛЛОМ, НО ВЕНЧАЕМЫЙ ПОЖУХ, ЧАСТЬЮ ОБЛУПИЛСЯ, ЛИЦА НЕТ – ТОЛЬКО НАМЕКОМ КОНТУР (1923-2-1700. Л. 5).
КАДРЫ ПРОЛОГА: МАЛЕНЬКИЙ ИВАН И КНЯЗЬ ТЕЛЕПНЕВ-ОБОЛЕНСКИЙ У СТЕНЫ
Как известно, василевс (басилевс) – титул византийских императоров, восходящий к именованию в Древней Греции монарха с наследственной властью. Византия полагала, что ее самодержец-василевс является Божьим избранником, что сам Иисус вручил ему неограниченную власть над всем христианским миром, а римские императоры передали ему по наследству право владычества над Европой, Передней Азией и Северной Африкой.
Разумеется, придуманная Эйзенштейном фреска коронации Константина, как и другие фрески в фильме, сохраняя историко-мифологический сюжет, далеко отступала от канона подлинных фресок и икон. Ибо функция росписи декораций в «Иване Грозном» – не воссоздание исторического облика кремлёвских палат и храмов, не стилизация «атмосферы эпохи» и не декоративное украшение интерьеров. В этом фильме фрески и барельефы – своего рода «декорация духовного мира» героя: система идеологических представлений и религиозных образов, которые с детства формировали извне внутренний мир Ивана, а затем, как бы преломляясь в нем и проецируясь вовне, определяли деяния царя и весь характер его царствования…
2 апреля 1942 года Сергей Михайлович сделал новые рисунки к этому моменту. На них голова Ивана должна попасть прямо под светящуюся во тьме корону в руках Иисуса на фреске. Раскадровка общего плана выявляет смысл намеченной композиции – он почти публицистически однозначен: бессильный пока маленький князь мечтает о «законном наследовании» титула цезаря (царя) рухнувшей Византии, и будет его коронование священным – от Бога…
Фреска сакральной коронации была написана на стене декорации «Переход в Кремле», однако в снятых Андреем Николаевичем Москвиным кадрах она возникает лишь мимолетно, в световом пятне среди тьмы, и совсем не читается в боковом ракурсе, а маленький Иван сдвинут от нее в затемненный передний план. Значит, Эйзенштейн в ходе съемок сознательно пожертвовал мотивом боговенчанности московского самодержца.
В Прологе остался, однако, мотив отороченной соболем «шапки Мономаха» – в ее «детском подобии» (чистая условность фильма!). Маленький Иван сидит в ней на малом троне во второй сцене – «Прием послов в Золотой палате». С ней же связан и первый жест Ивана в третьей сцене Пролога: в опочивальне, под песню «Океан-море, море синее…», мамки снимают с Ивана парчовые бармы, тоже похожие на «взрослое» царское одеяние, а «детскую шапку Мономаха» мальчик снимает со своей головы сам…
КАДРЫ ПРОЛОГА. ИВАН В ЗОЛОТОЙ ПАЛАТЕ И В ОПОЧИВАЛЬНЕ
Если бы сохранился Пролог в авторском монтаже первой серии – перед эпизодом «Венчание на царство», кадр Ивана-мальчика, снимающего «детский венец», стал бы Vorspiel'ем[263] к кадру Ивана-юноши, возлагающего в Успенском соборе на свою голову уже «подлинную» шапку Мономаха. Это, вероятно, акцентировало бы внимание зрителя на жесте Ивана, ныне едва замечаемом.
Итак, при съемке «Венчания на царство» Эйзенштейн изменил первоначальное (сценарное) решение обряда, в котором венец на Ивана возлагал Пимен. Авторский «Исторический комментарий к фильму „Иван Грозный“», в свое время не допущенный к публикации со сценарием, предупреждал: «Сценарий допускает здесь историческое отступление. Митрополитом Московским был тогда пожилой Макарий, который и венчал Ивана на царство»[264].
Кстати, в фигуре экранного Пимена Сергей Михайлович соединил образы нескольких иерархов русской православной церкви (как и в некоторых других персонажах фильма обобщены черты нескольких реальных прообразов) ради драматургической ясности и стройности кинотрагедии.
Но почему режиссер сделал тут и второе отступление от исторических свидетельств? Почему он передал возложение шапки Мономаха из рук священнослужителя, высшего на Руси того времени представителя Божественной воли, в руки самого коронуемого?
Поневоле вспоминается более поздняя историческая параллель этому жесту Ивана – коронование Наполеона I, широко известная по описаниям очевидцев и историков, а также по монументальной картине Жака Луи Давида.
Академик Евгений Викторович Тарле в своей популярной монографии о Бонапарте так описал этот весьма символичный исторический анекдот:
«Наполеон пожелал, чтобы римский папа лично участвовал в его предстоящей коронации, как это было сделано за тысячу лет до него, в 800 г., с Карлом Великим. Но Наполеон решил внести при этом некоторую, довольно существенную поправку: Карл Великий сам поехал для своего коронования к папе в Рим, а Наполеон пожелал, чтобы римский папа приехал к нему в Париж. ‹…›
2 декабря 1804 г. в соборе Нотр-Дам в Париже произошло торжественное венчание и помазание на царство Наполеона. ‹…›
В центральный акт коронации Наполеон внес совершенно неожиданно для папы и вопреки предварительному постановлению церемониала характернейшее изменение: когда в торжественный момент Пий VII стал поднимать большую императорскую корону, чтобы надеть ее на голову императора, подобно тому как за десять столетий до того предшественник Пия VII на престоле св. Петра надел эту корону на голову Карла Великого, Наполеон внезапно выхватил корону из рук папы и сам надел ее себе на голову, после чего его жена, Жозефина, стала перед императором на колени, и он возложил на ее голову корону поменьше. Этот жест возложения на себя короны имел символический смысл: Наполеон не хотел, чтобы папскому „благословению“ было придано слишком уж решающее значение в этом обряде. Он не пожелал принимать корону из чьих бы то ни было рук, кроме своих собственных, и меньше всего из рук главы той церковной организации, с влиянием которой он нашел целесообразным считаться, но которую не любил и не уважал»[265]. Но в чем смысл возможной параллели между Наполеоном I и Иваном IV?[266] Зачем могли понадобиться подобные ассоциации в эпизоде венчания на царство Ивана – все же не выскочки из второразрядного дворянства и не «самозванца из смердов», а великого князя Московского, законного внука византийской царевны Софьи Палеолог?
Известно, что Сергей Михайлович, довольно свободно обращаясь с фактами и реалиями истории при воплощении своего замысла, именно ради этой художественной свободы внимательно изучал архивные документы, свидетельства современников, мнения и трактовки историков. Протоиерей Цветков, официальный консультант фильма «Иван Грозный» по вопросам православной церкви, был поражен, как глубоко и детально знают церковные ритуалы Эйзенштейн и помогавший ему режиссер Лев Аронович Инденбом.
Одним из источников сведений о церемонии венчания
