Пламя свободы. Свет философии в темные времена. 1933–1943 - Вольфрам Айленбергер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
16 августа 1943 года
Уважаемый господин Огден,
Я сейчас работаю над короткой нехудожественной книгой. <…> Рабочее название – Моральные основы индивидуализма. <…> В книге будут в простой и конкретной форме представлены тезисы из Источника – то есть целостность и сила самосохранения человека, разоблачение альтруизма как заблуждения и морального изъяна, определение морального закона, основанного не на самопожертвовании ради других и не на господстве над другими, а на духовной независимости. <…> Будут представлены контуры социальной, политической и экономической системы, которая проистекает из ее же моральной природы, – капиталистической системы: ее значение, принципы и устройство как единственной моральной системы общества.
Капитализм пока не имеет достойного морального фундамента <…> мы создали на этом фундаменте целую цивилизацию <…> нас учили, что это самая практичная, реалистичная система, но не самая этичная.[5]
Любой человек, а особенно свободолюбивый, на самом деле жив не хлебом единым. Прежде всего – идеями. И если он хочет жить лучше, то ему нужны более обоснованные идеи. Итак, задача ясна: утвердить капитализм как единственный моральный вариант сотрудничества людей, как форму стремления к свободе и самоопределению. И прибыль его – не только материальная, но и духовная. Идеал капитализма – не эксплуатация, а независимость. Это вовсе не «наименьшее зло», это самая естественная форма добра!
Мы должны считать индивидуализм моральным законом, а капитализм – его адекватной формой. Если мы этого не сделаем, то капитализм будет уже не спасти. А если его не спасти, то мы пропали – мы все. Америка, мир – каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок. Останутся только пещера и дубина. Посмотрите хотя бы на скорость нынешних разрушений. В них виновата одна идея – фатально ложное учение. А другая идея, правильная, может их остановить.[6]
По рукам!
Эту книгу она так и не написала. Силы свободного рынка, но прежде всего силы духа самой Рэнд, уже через месяц решили по-другому. В сентябре Огден неожиданно покидает издательство. Источник в этот момент впервые появляется в списках бестселлеров Восточного и Западного побережий. В октябре печатается уже четвертый тираж. Отдел маркетинга анонсирует к Рождеству новую рекламную кампанию по всей стране. Рэнд верит своему счастью. Именно так она себе всё и представляла! Именно это она предрекала своим близким! От июньского уныния не осталось и следа. Ее переполняет новая энергия. Первая, кому она пишет, – Изабель Патерсон:
6 октября 1943 года
Дорогая, спасибо за всё, что ты сказала. Особенно за то, что назвала меня своей сестрой <…> Я знаю, что должна теперь писать Забастовку (The Strike)[7]. Я замечаю, что откладываю все дела и только думаю о сюжете, – хотя сейчас совсем не время. Всё говорит о том, что я попалась на крючок <…> Так оно всегда начинается. Да поможет мне Бог – и ты, и Фрэнк.[8]
Даже в Голливуде обратили внимание на феномен Источника. В середине ноября Рэнд поступает звонок со студии Warner Brothers, который она сразу перенаправляет своему новому агенту Алану Коллинзу. Коллинз предлагает просить за права на экранизацию двадцать пять тысяч долларов, а потом соглашаться на двадцать. В результате его клиентка оказалась бы в одной лиге с Дэшилом Хэмметом и Джоном Стейнбеком. А главное – могла стать обеспеченной на годы вперед. Рэнд понимает, что Источник только набирает популярность. Она знает кинобизнес, его прибыльность, и велит Коллинзу требовать пятьдесят тысяч долларов. И никаких уступок. Ни центом меньше. Всё или ничего[9].
В решающий момент трубку снимает Фрэнк. Рэнд должна будет сама написать сценарий, как минимум первую версию. Для этого нужно будет специально переехать в Голливуд, командировочные пятьсот долларов в месяц. И да, пятьдесят тысяч за права!
Они идут праздновать в любимую закусочную на углу (на этот раз выбирают блюда подороже), потом целую ночь не могут уснуть – мечтают, привыкают к новой ситуации. Ее мать всё-таки оказалась права: «Голливуд тоже когда-нибудь признает, что белое – это белое»[10]. Уже несколько лет нет никаких вестей от ее семьи. Начинается третья зима ленинградской блокады.
После подписания договора муж сразу ведет Рэнд в магазин шуб на Пятой авеню: «Выбирай манто, неважно какое, лишь бы норковое!» Рэнд выбирает модель за 2400 долларов, сразу надевает и отправляется прямиком в редакцию к Патерсон[11].
Нечего скромничать! Тем более потому, говорит привыкшая к Нью-Йорку Рэнд, что из-за «ужасного калифорнийского солнца» неизвестно, когда она вообще сможет покрасоваться в этом манто в следующий раз. Она уезжает в Голливуд уже в декабре. И Фрэнк тоже сгорает от нетерпения. Сначала они едут на поезде в Чикаго. Класс «люкс», с настоящим стейком в вагоне-ресторане![12] Почти идеально, по крайней мере – на данный момент.
Сразу после прибытия в Голливуд Рэнд принимается за написание сценария. Ее первая запись в дневнике на эту тему датирована 13 декабря 1943 года. Она такова: «Лейтмотив: целостность человека»[13].
Разговор в поезде
«Вчера я закончила с переездом, ела жареную картошку, потом сразу на поезд. Мой милый Малыш, забронируйте мне номер, а то прежняя гостиница была просто ужасна»[14]. Сартр недавно въехал в номер из нескольких комнат в отеле «Луизиана», у него подписан жутко выгодный договор на написание сценария, и он должен работать. Поэтому Бовуар приезжает на север, в Руан, только в начале июля, когда у нее начинается отпуск. Нужно собрать, создать себя заново. Что бы ни ждало ее осенью в Париже, возврата к прежней жизни уже не будет. Решением министерства Бовуар отстранена от работы в системе школьного образования с 17 июня 1943 года. Мать Сорокиной обвинила ее в совращении ученицы, за полгода разбирательств ничего не удалось доказать, но самого факта расследования хватило, чтобы лишить ее права преподавания. Так что летом 1943 года Бовуар подписывается именно так, как мечтала с ранней юности: независимая писательница и философ.
В конце августа в Gallimard наконец-то вышел ее первый роман. В теоретическом плане он уже устарел на несколько лет, а вот с точки зрения описанных отношений остается довольно актуальным. И это, разумеется, важнее для восприятия публики. Не в последнюю очередь из-за славы Сартра.
Будто специально для
