Пламя свободы. Свет философии в темные времена. 1933–1943 - Вольфрам Айленбергер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оставаться внимательной во времена духовного разобщения. Культивировать потребность в досуге и неторопливости. Быть активной, но не слишком busy[75]. Классическое поведение древнего европейца в Новом Свете. Главное – не свалиться в типичную, по мнению Арендт, пропасть между «политической свободой» и «общественным рабством»[79]. Пользоваться новообретенной свободой по своему усмотрению: осознавать свое положение «между мирами» – и, главное, продолжать искать.
В начале лета появляется новый шанс – первая академическая должность в качестве adjunct lecturer[76] в Бруклинском колледже в Нью-Йорке. Название курса: Новейшая европейская история. Новая старая жизненная модель: публицистка и преподавательница. И связанная с этим программа персональных исследований: выявление тех элементов, что привели к этим темным временам – к пляске смерти в Европе, к тоталитаризму с его расистской волей к угнетению, с его идеей о едином национально-государственном теле, с его логикой лагеря как места непрерывного расчеловечения… Антисемитизм, империализм, тотальная власть. Корни всего этого в XIX веке. Нужно было пройти по этому следу.
У Арендт уже есть то, что для этого требуется: внутренняя свобода, чтобы самостоятельно мыслить, любимый человек как партнер для диалога и внешняя свобода в стране, где свободомыслие – не пустое слово. Если воспользоваться английскими выражениями, которые Monsieur Генрих каждый день записывает в свою учебную тетрадь, то к концу 1942 года Ханна Арендт была уже не только омытым водами Атлантики nifty chick (рафинированным цыпленком), но и, в первую очередь, very much her own woman – независимой женщиной.
Проклятие Ницше
Теперь можно немного сожалеть о том, что Айн Рэнд ничего не знала о политических проектах, над которыми почти одновременно с ней работали Арендт и Бовуар. Они могли бы вдохновить ее в трудном процессе поисков названия для ее собственного кружка. Что-нибудь такое: «метафизические эгоисты», «младолибертарианская группа» или, почему бы не рубануть с плеча, «свобода без социализма».
Эти названия были бы в любом случае лучше тех, которые на самом деле обсуждались осенью 1941 года, например: «американские соседи» (Рэнд: «люди подумают, что это как-то связано с Южной Америкой»[80]) или – вариант самой основательницы – «интеллектуальные аристократы». Это тоже не годилось. Такое название подчеркивало главную проблему всей программы либертарианцев: противоречие между открытым элитизмом и желанным популизмом, всё то же проклятие Ницше: как можно демократическим путем убедить человечество в том, что основная масса населения по природе своей склонна к идиотизму, что просветительская смелость в использовании собственного разума была и остается идеалом немногих?
Именно в таком духе выразился Альберт Джей Нок на одной из первых встреч группы: вместо того чтобы от имени всех бороться за политический индивидуализм, нужно культивировать в узком кругу идеалы либеральной самодостаточности. А что касается отношений с массами, то есть только один рецепт автономии: социальная дистанция и базовая независимость, в первую очередь экономическая. Только не объединяться. И если вдуматься, то на большее не стоит рассчитывать, в любую эпоху и в любой стране. Даже в Америке. Пытаться осчастливить весь мир своими единственно правильными представлениями о хорошей жизни – разве это не тоталитарный импульс?[81]
Литературный критик Изабель Патерсон, уже больше десяти лет колумнистка в New York Herald Tribune, тоже качает головой. Хотя за последний год они с Рэнд подружились так же близко, как Рэнд дружила в петербургской юности с Ольгой Набоковой (сестрой Владимира Набокова), в железном либертарианском принципе Патерсон – отказе вступать в любые группы и организации – это ничего не изменило.
Американский взрывник
Еще до старта проекта «интеллектуальные аристократы» сократились до нескольких представителей среднего класса со Среднего Запада и пары немолодых ньюйоркцев с правыми взглядами, глубоко разочаровавшихся в республиканцах. Вместо того чтобы отправиться в путь с активной индивидуалистической элитой, которая могла бы работать на местах, Рэнд столкнулась с людьми, с которыми самими еще нужно поработать. Господа даже не собирались раскошеливаться, поэтому у будущего движения не было стартового капитала.
Такие же проблемы возникли и у нее лично. Всё время Рэнд уходило на либертарианский активизм, и у нее уже почти год не было никаких серьезных доходов, если не считать почасовой редактуры сценариев для студии Paramount. Зато у нее были восемь отказов от издательств, которым она отправила заявку на новый роман. В довершение всего Фрэнк потерял работу на полставки в сигарном магазине, которую с таким трудом нашел. Хорошо оплачиваемая работа по найму всё еще была дефицитом. Рецессия с упорством кашля курильщика длилась уже восьмой год после объявления «Нового курса» Рузвельта, и даже такая убежденная изоляционистка, как Рэнд, молча согласилась с вступлением США в войну в декабре 1941 года[82].
Война хотя бы избавила ее от необходимости искать причины краха своих политических амбиций. В гуле военного патриотизма на ближайшее время замолкнут голоса тех, кто считает, что America first[77]. Как и либертарианские взгляды отступят на задний план на фоне набирающей ход военной экономики[83]. Совместный проект «Интеллектуальные аристократы» стал историей, так и не начавшись. Но это не относилось к проекту «Говард Рорк».
Напротив. Как гром среди ясного неба (а на самом деле при посредничестве Изабель Патерсон), интерес проявило издательство Bobbs-Merrill из Индианаполиса; особенно воодушевлен их новый редактор по имени Арчи Огден. Он борется за утверждение рукописи, грозя немедленно уволиться, если она не пойдет в работу. И в конце концов добивается своего.
Договор подписан 10 декабря 1941 года. Аванс ничтожно мал (1000 долларов), а срок сдачи далек от реальности (1 января 1943 года), но зато снова появилась конкретная цель. И прямая дорога к той единственной свободе, которую Айн Рэнд, как и Вейль, Бовуар и Арендт, считала для себя подлинной, – к свободе писательства как творчества.
С подписанием договора, через три дня после Перл-Харбора и за день до официального вступления США в войну, начинается самый счастливый и продуктивный год в ее жизни.
Социальная дистанция
Что касается романа, «то у меня продолжается оргия письма», сообщает Рэнд 19 февраля 1942 года своему новому любимому редактору. «Я работаю буквально день и ночь. До сих пор моим рекордом было, когда я начала писать в 4 часа вечера и остановилась в час следующего дня (с одним
