Графъ - Аля Пачиновна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глеб буквально кожей почувствовал, как за его плечом, в желании вцепиться зубами в руку, ощетинилась маленькая зверушка. Девчонка замерла на пороге, целясь взглядом в запястье варвара, посягнувшего на ее стерильный внутренний мир.
Из тетради выпало что-то красное и юркнуло под ноги Глебу. Перо. То самое, цвета крови. Оно, видимо, хранилось между станицами. За правым лёгким что-то больно треснуло и Глеб, наконец, понял, откуда оно. Это когда адский Амур метнул в него своё копье, одно перо упало с его алых крыльев Глебу за шиворот.
Он молча поднял его, прокрутил в пальцах, поднёс к носу. Наверное, Глеб съезжает с рельсов, потому что, казалось, всё вокруг (и даже он сам) пахнет этой женщиной.
- Ты не знаешь, чем можно разжечь? Зажигалка внезапно сдулась, газет нет. Только спички и вот, - он махнул тетрадью. - Не возражаешь, если я растоплю этим камин?
- Не вижу препятствий, - дёрнула плечами и поежилась, туже затягивая на груди плед. Выпятила губу, мол, ей все равно.
Блефует. Понижает. Пытается делать хорошую мину при плохой игре. Глеб это считывал на раз. Но в то же время было неожиданно приятно дразнить зверушку, упиваясь ее тихой истерикой.
- Уверена? - подмигнул.
Она неопределённо качнула головой и обняла себя за плечи крепче.
- Это да или нет, Лера? Просто ты всю ночь бормотала «надо сжечь, надо сжечь»…
- Ну, надо - так жги! - не выдержала, сорвалась. Не играть девчонке по-крупному, слишком темпераментная она для таких серьёзных ставок. Или неопытная ещё - не суть. Но внезапно почему-то остро захотелось верить, что эта вспышка жгучего стыда в ее глазах - настоящее искреннее чувство, а не отрепетированный до академического блеска фарс.
Глеб вложил перо обратно в тетрадь. Спокойно подошёл к пылающей девчонке. Одной рукой придерживая штаны, другой протянул ей тетрадь, сказал:
- Я не читал, не бзди, - что в целом, было правдой, так как несколько расшифрованных фраз не складывались в общее впечатление о произведении.
- Что-то слабо верится, - фыркнула Лера и по-лисьи прищурилась.
- Не имею привычки читать незаконченный документ с середины. Держи, - он всунул тетрадь ей в руки и притянул за талию к себе. - Честное пионерское, - пробубнил Глеб в тёплую макушку. О том, что из пионеров он был благополучно изгнан благодаря порочащему это звание поведению, Глеб решил не уточнять. - Я выхватил из текста фразу про связь твоего воображения с Эммануэль и пока пытался въехать в неё вошла ты. Я сразу закрыл. Хотя и не без внутреннего сопротивления.
Размышлял поцеловать ее или нет. Прицеливался, обводил красивый контур алчущим взглядом. В итоге, решил, что одним поцелуем всё не закончится, а хотелось бы уже органических соединений. В смысле еды.
- Иди там, пожрать собери, что-нибудь. Я голодный.
Девчонка моргнула, осознав, что на поцелуе никто не настаивает и даже не держит, подобрала губы и отступила.
- Не думаю, что моя стряпня тебе понравится, - буркнула она, ёжась и прижимая к груди тетрадь и сползающие края пледа. - Более того, я горжусь, что не умею готовить, это мой вклад в мировое добро! Бутерброды - это потолок моих кулинарных скиллов.
Глеб не стал напоминать ей, что насчёт минета у неё были те же самые сомнения. Просто сказал:
- Давай свой потолок. Иди! - Развернул ее за плечи к себе задом и зарядив шлепком по красной клетке пледа пониже ее поясницы, звонко попал точно в цель. Да так, что потом ещё долго покалывало ладонь, отвлекая от растопки камина.
Будто бы в счёт за оказанную высокую услугу - завтрак, сооружённый руками самой Новодворской, пришлось отбиваться от журналисткой атаки. Пока жевал хлеб с колбасой и сыром, девчонка кружила вокруг пчелой и добывала своим жужжанием информацию, считая, что сытый Граф голодного щедрее. В итоге, по поводу одежды он дал понять, что до завтра Лера ее не получит и ее дальнейшую судьбу решать раньше утра он так же не намерен.
Глеб понимал, что ставит ее в зависимое положение. И откровенно наслаждался им изнутри и снаружи, меняя только ракурс и локацию. Остаток дня они провели в основном горизонтально, сплетаясь в один влажный организм, ненадолго проваливались в вязкое оцепенение, просыпаясь, пытались говорить усохшими голосами, но быстро находили это общение бессмысленным. Замолкали. Потребность в речи оказалась ложной. Слова деградировали в междометия, а те в свою очередь - в шорохи, шелесты, скрип и сопение. Сутки рассыпались на спектр неопределённых оттенков. А с приходом ночи время стало тягучим, томным, утратило привычный такт. Тишина иногда оживала возней, переходящей в стоны и крики, взрывалась шлепками и рыками, потом сворачивалась до бенгальских огней в глазах, до дрожи в натянутых пружинами тел и затихала еле слышным шепотом пересохших губ. И ни разу не возникла мысль, что лям за ночь - это до хера, на самом деле.
Зато накатило желание кончить в девчонку, хотя Глеб всегда принципиально избегал такого рода финала отношений с партнершами. Отсутсвие смысла в этом акте раздуло его до личного табу, нарушение которого карается лишением свободы. Возможно даже пожизненным.
От бездны отвела тотальная усталость обоих организмов. Они намертво сплелись и уснули.
Утром ещё раз все взвесив, согласившись со всеми доводами трезвеющего сознания, открыл глаза и тут же послал всё на хуй. Притянул девчонку к себе ближе и снова уснул.
Проснулся от того, что Лерка завозилась. Повалял ее, конечно, как