Василий Теркин. Стихотворения. Поэмы - Александр Твардовский

Кто в тень, кто в сон – тот список длинен, —

В разряд досрочных стариков.

Уже не баловал Калинин

Кремлевским чаем ходоков…

А те и вовсе под запретом,

А тех и нет уже давно.

И где каким висеть портретам —

Впредь на века заведено…

Так на земле он жил и правил,

Держа бразды крутой рукой.

И кто при нем его не славил,

Не возносил —

Найдись такой!

Не зря, должно быть, сын востока,

Он до конца являл черты

Своей крутой, своей жестокой

Неправоты.

И правоты.

Но кто из нас годится в судьи —

Решать, кто прав, кто виноват?

О людях речь идет, а люди

Богов не сами ли творят?

Не мы ль, певцы почетной темы,

Мир извещавшие спроста,,

Что и о нем самом поэмы

Нам лично он вложил в уста?

Не те ли все, что в чинном зале,

И рта открыть ему не дав,

Уже, вставая, восклицали:

«Ура! Он снова будет прав…»?

Что ж, если опыт вышел боком,

Кому пенять, что он таков?

Великий Ленин не был богом

И не учил творить богов.

Кому пенять! Страна, держава

В суровых буднях трудовых

Ту славу имени держала

На вышках строек мировых.

И русских воинов отвага

Ее от волжских берегов

Несла до черных стен рейхстага

На жарком темени стволов…

Мой сверстник, друг и однокашник,

Что был мальчонкой в Октябре,

Товарищ юности незряшной,

С кем рядом шли в одной поре, —

Не мы ль, сыны, на подвиг дерзкий,

На жертвы призванной земли,

То имя-знамя в нашем сердце

По пятилеткам пронесли?

И знали мы в трудах похода,

Что были знамени верны

Не мы одни,

Но цвет народа,

Но честь и разум всей страны.

Мы звали – станем ли лукавить? —

Его отцом в стране-семье.

Тут ни убавить,

Ни прибавить, —

Так это было на земле.

То был отец, чье только слово,

Чьей только брови малый знак —

Закон.

Исполни долг суровый —

И что не так,

Скажи, что так…

О том не пели наши оды,

Что в час лихой, закон презрев,

Он мог на целые народы

Обрушить свой верховный гнев…

А что подчас такие бури

Судьбе одной могли послать,

Во всей доподлинной натуре —

Тебе об этом лучше знать.

Но в испытаньях нашей доли

Была, однако, дорога

Та непреклонность отчей воли,

С какою мы на ратном поле

В час горький встретили врага…

И под Москвой, и на Урале —

В труде, лишеньях и борьбе —

Мы этой воле доверяли

Никак не меньше, чем себе.

Мы с нею шли, чтоб мир избавить,

Чтоб жизнь от смерти отстоять.

Тут ни убавить,

Ни прибавить, —

Ты помнишь все, отчизна-мать.

Ему, кто все, казалось, ведал,

Наметив курс грядущим дням,

Мы все обязаны победой,

Как ею он обязан нам…

На торжестве о том ли толки,

Во что нам стала та страда,

Когда мы сами вплоть до Волги

Сдавали чохом города.

О том ли речь, страна родная,

Каких и скольких сыновей

Не досчиталась ты, рыдая

Под гром победных батарей…

Салют!

И снова пятилетка.

И все тесней лучам в венце.

Уже и сам себя нередко

Он в третьем называл лице.

Уже и в келье той кремлевской,

И в новом блеске древних зал

Он сам от плоти стариковской

Себя отдельно созерцал.

Уже в веках свое величье,

Что весь наш хор сулил ему,

Меж прочих дел, хотелось лично

При жизни видеть самому.

Спешил.

И все казалось мало.

Уже сомкнулся с Волгой Дон.

Канала

Только не хватало,

Чтоб с Марса был бы виден он!..

И за наметкой той вселенской

Уже как хочешь поспевай —

Не в дальних далях, – наш смоленский,

Забытый им и богом,

Женский,

Послевоенный вдовий край.

Где занесло следы поземкой

И в селах душам куцый счет,

А мать-кормилица с котомкой

В Москву за песнями бредет…

И я за дальней звонкой далью,

Наедине с самим собой,

Я всюду видел тетку Дарью

На нашей родине с тобой;

С ее терпеньем безнадежным,

С ее избою без сеней,

И трудоднем пустопорожним,

И трудоночью – не полней;

С ее дурным озимым клином

На этих сотках под окном;

И на печи ее овином,

И середи избы гумном;

И ступой – мельницей домашней —

Никак, из древности седой;

Со всей бедой —

Войной вчерашней

И тяжкой нынешней бедой.

Но и у самого предела

Тоски, не высказанной вслух,

Сама с собой – и то не смела

Душа ступить за некий круг.

То был рубеж запретной зоны,

Куда для смертных вход закрыт,

Где стража зоркости бессонной

У проходных вросла в гранит…

И, видя жизни этой вечер,

Помыслить даже кто бы смог,

Что и в Кремле никто не вечен

И что всему выходит срок…

Но не ударила царь-пушка,

Не взвыл царь-колокол в ночи,

Как в час урочный та Старушка

Подобрала свои ключи —

Ко всем дверям, замкам, запорам,

Не зацепив лихих звонков,

И по кремлевским коридорам

Прошла к нему без пропусков.

Вступила в комнату без стука,

Едва заметный знак дала —

И удалилась прочь наука,

Старушке этой сдав дела…

Сломилась ночь, в окне синея

Из-под задернутых гардин.

И он один остался с нею,

Один —

Со смертью – на один…

Вот так, а может, как иначе —

Для нас, для мира не простой,

Тот день настал,

Черту означил,

И мы давно за той чертой…

Как говорят, отца родного

Не проводил в последний путь,

Еще ты вроде молодого,

Хоть борода ползи на грудь.

Еще в виду отцовский разум,

И власть, и опыт многих лет…

Но вот уйдет отец – и разом

Твоей той молодости нет…

Так мы не в присказке, на деле,

Когда судьба тряхнула нас,

Мы все как будто постарели —

Нет, повзрослели – в этот час.

Безмолвным строем в день утраты

Вступали мы в Колонный зал,

Тот самый зал, где он когда-то

У гроба Ленина стоял.

Стоял поникший и спокойный

С рукою правой на груди.

А эти годы, стройки, войны —

Все это было впереди;

Все эти даты, вехи, сроки,

Что нашу метили судьбу,

И этот день, такой далекий,

Как видеть нам его в гробу.

В минуты памятные эти —

На тризне грозного отца —

Мы стали полностью в ответе

За все на свете —

До конца.

И не сробели на дороге,

Минуя трудный поворот.

Что ж, сами люди, а не боги

Смотреть обязаны вперед.

Там – хороши они иль плохи —

Покажет дело впереди,

А ей, на всем ходу, эпохе,

Уже не скажешь: «Погоди!»

Не вступишь с нею в словопренья,

Когда гремит путем своим…

Не останавливалось время,

Лишь становилося иным.

Земля живая зеленела,

Все в рост гнала, чему расти.

Творил свое большое дело

Народ на избранном пути.

Страну от края и до края,

Судьбу свою, судьбу детей

Не божеству уже вверяя,

А только собственной своей

Хозяйской мудрости.

Должно быть,

В дела по-новому вступил

Его, народа, зрелый опыт

И вместе юношеский пыл.

Они как будто из-под спуда

Возникли – новый брать редут…

И что же – чудо иль не чудо, —

Дела идут не так уж худо —

И друг и недруг признают.

А если кто какой деталью

Смущен, так правде не во вред

Давайте спросим тетку Дарью —

Всего ценней ее ответ…

Но молвить к слову: на Днепре ли,

На Ангаре ль – в любых местах —

Я отмечал: народ добрее,

С самим собою мягче стал…

Я рад бывал, как доброй вести,

Как знаку жданных перемен,

И шутке нынешней и песне,

Что дням минувшим не в пример.

Ах, песня в поле, – в самом деле

Ее не слышал я давно,

Уже казалось мне, что пели

Ее лишь где-нибудь в кино, —

Как вдруг он с дальнего покоса

Возник в тиши вечеровой,

Воскресшей песни отголосок,

На нашей родине с тобой.

И на дороге, в темном поле,

Внезапно за душу схватив,

Мне грудь стеснил до сладкой боли

Тот грустный будто бы мотив…

Я эти малые приметы

Сравнил бы смело с целиной

И дерзким росчерком ракеты,

Что побывала за Луной…

За годом – год, за вехой – веха.

За полосою – полоса.

Нелегок путь.

Но ветер века —

Он в наши дует паруса.

Вступает правды власть святая

В свои могучие права,

Живет на свете, облетая

Материки и острова.

Она все подлинней и шире

В чреде земных надежд и гроз.

Мы – это мы сегодня в мире,

И в мире с нас

Не меньший спрос!

И высших нет для нас велений —

Одно начертано огнем:

В большом и малом быть, как Ленин,

Свой ясный разум видеть в нем.

С ним сердцу нечего страшиться,

И в нашей книге золотой

Нет ни одной такой страницы,

Ни строчки, даже запятой,

Чтоб нашу славу притемнила,

Чтоб заслонила нашу честь.

Да, все, что с нами было, —

Было!

А то, что есть, —

То с нами здесь!

И все от корки и до корки,

Что в книгу вписано вчера,

Все с нами – в силу поговорки

Насчет пера

И топора…

И правда дел – она на страже,

Ее никак не обойдешь,

Все налицо при ней – и даже

Когда молчанье – тоже ложь…

Кому другому, но поэту

Молчать потомки не дадут,

Его к суровому ответу

Особый вытребует суд.