Василий Теркин. Стихотворения. Поэмы - Александр Твардовский

В тот узкий кинулась прорыв…

Слова команды прозвучали,

Один короткий взмах флажка —

И, точно танки РГК,

Двадцатитонные «минчане»,

Качнув бортами, как плечами,

С исходной, с грузом – на врага.

И ни мгновенья передышки —

За самосвалом – самосвал,

Чтоб в точку!

В душу!

Наповал!

Так путь воде закрыл завал.

И оператор с киновышки

Хватился поздно —

Кадр пропал.

И знать, для сходного конфуза,

На верхотуре выбрав пост,

Отваги полный, член Союза

Художников сидел, как дрозд.

Высоким долгом, не корыстью,

Он в эти движим был часы —

У Ангары своею кистью

Перехватить ее красы.

Но жалок был набросок смутный,

Не поспевала кисть вослед

Реке, менявшей поминутно

Своей волны летучий цвет…

И я над кипенью студеной,

В числе растроганных зевак,

Стоял, глазел, как пригвожденный.

Начальник подошел.

– Ну, как?

Поэма будет? Чем не тема! —

И я, понятно, не простак,

Ответил:

– Вот она, поэма! —

Он усмехнулся:

– Так-то так…

Под нами шла река, стихая.

Мы понимали – он и я:

Поэма, верно, неплохая,

Да жаль, покамест – не твоя…

Тем часом мост махал флажками,

Не остывая, длился бой.

Вслед за кубами-сундуками

Пошел в отгрузку дикий камень,

Бетонный лом, кирпичный бой…

Уже бульдозеры, направив

На перемычку лемеха,

Пошли пахать песок и гравий,

На ней сближая берега.

Уже слабел напор в запруде.

Но день тревожен был и труден,

Дождем грозился тяжкий зной.

Как на лугу, спешили люди,

С последней справиться копной.

Курил начальник, глядя в воду,

Предвестьем скрытно удручен.

Он знал, что не бюро погоды —

Нет, и за дождь ответит он.

Седой крепыш, майор запаса,

По мерке выверенной сшит,

Он груз и нынешнего часа

Нес, как солдату надлежит.

Мол, тяжелей – как без привычки,

А наше дело – не впервой.

И в гром работ на перемычке

Ворвался праздный, гулевой

Гром сверху.

Капли забренчали

По опорожненным бортам…

– Ну, хлопцы, не было печали.

Держись!.. —

И все держались там.

Закиселилась, как трясина,

На съезде глинистая грязь…

Свалив свой груз, одна машина

Вдруг задом, задом подалась

К воде.

Мотор завыл натужно…

– Ребята! – вскрикнул бригадир.

Вцепились. —

                  Раз-два!

                        Взяли!

                                Дружно! —

В боях испытанный буксир.

Вздохнули все, расправив спины.

Не веря сам, что он живой,

Водитель вылез из кабины,

Как из-под крышки гробовой,

И огляделся виновато…

Тут смех и ругань:

– Эх, тулуп! —

И вывод, может, грубоватый:

– Механизация, ребята,

Проходит тоже через пуп…

И все веселыми глазами —

И пожилые и юнцы —

Блестели, хоть и не сказали

Тех слов:

«А что – не молодцы?»

Короткой сверзившись напастью,

Дождь оторвался от земли.

И в вечер сумерки ненастья

И в ночь без грани перешли…

Победа шла с рассветом ранним,

Облитым с ночи тем дождем.

Река еще текла в проране,

Но тихо было под мостом.

Теперь она была похожа

На мелкий в каменистом ложе

Разгон теряющий поток.

Поток —

На горный ручеек,

Что мог перешагнуть прохожий,

Не замочив, пожалуй, ног.

Осталось двум бульдозеристам

Завалом влажным и зернистым

Угомонить и тот ручей,

Что был меж них чертой ничьей.

Лицом к лицу – попеременно —

То задний ход,

То вновь вперед…

На них двоих уже вся смена

Глядела – кто же перейдет.

Сближая гравий планировки,

Вели тот спор между собой

Один – в заношенной спецовке,

Другой – в тельняшке голубой.

Ждала, глядела, замирая,

Вся смена, сбившись на мосту,

Тому и этому желая

Скорее выйти за черту.

Был налицо их пыл горячий:

Кому открыть по гребле путь.

Но с виду – словно той задачей

Не озабочены ничуть.

Пошел, пошел по самой бровке

Тот, что в тельняшке. Заспешил.

Затор!

И первенство – спецовке.

И оба спрыгнули с машин.

Да, это видеть было надо,

Как руку встретила рука.

Как будто, смяв войска блокады,

Встречались братские войска.

Двух встречных армий

Два солдата —

Друг другу руки жмут ребята.

Аплодисментов дробный град

Затихнул.

Щелкнул аппарат…

Что дальше делать – вот задача.

Вдруг кто-то в голос —

                              сверху —

                                         вниз!

– Целуйтесь, черти! —

Чуть не плача,

Вскричал.

И хлопцы обнялись.

Минула памятная веха,

Оставлен сзади перевал.

И тут уже пошла потеха, —

Я сам кого-то обнимал…

Со всех бессонье и усталость —

Долой.

Одна под смех кругом

Девчонка слабо отбивалась

От парня свернутым флажком…

Тот час рассветный, небывалый,

Тот праздник подлинный труда

Я не забуду никогда…

Как мне тебя недоставало,

Мой друг, ушедший навсегда!..

Кто так, как ты, еще на свете

До слез порадоваться мог

Речам, глазам и людям этим!

Зачем же голос твой умолк?..

Все выше, словно по ступеням,

Шел торжества отрадный час.

Спецзавтрак был объявлен смене

И краткий праздничный приказ.

Уже народ подался с моста,

Гадая в простоте сердец,

По полтораста или по сто

На брата выйдет этот «спец»…

Шутила зрелость, пела юность.

И, чистым пламенем горя,

С востока тихо развернулась

В треть неба дымная заря.

Над лесом кранов, эстакадой,

Над главной насыпью-горой,

Над юным городом по скату,

Над Ангарой,

Над Ангарой —

Заря,

Заря прошла, сгорая

При свете утренней поры,

И следом солнце красным краем —

Большое – вышло из горы.

Блестела светом залитая,

Дождем обмытая трава…

Ах, как горька и не права

Твоя седая, молодая,

Крутой посадки голова!..

На стройке день вставал обычный,

Своих исполненный забот.

И отбывал уже столичный

И прочий гостевой народ.

Уже смекал я, беспокоясь,

Какой за этот жаркий срок

Ушел по счету дальний поезд

На Дальний, собственно, Восток,

В твой край отцовский, изначальный,

Тобой прославленный.

Прости,

Но только памятью печальной

Одной не мог я жить в пути.

Моя заветная дорога,

Хоть и была со мной печаль,

Звала меня иной тревогой

И далью, что сменяет даль.

И память ныне одоленной,

Крутой ангарской быстрины.

Как будто замысел бессонный,

Я увозил на край страны.

К концу дороги

Сто раз тебе мое спасибо,

Судьба,

         что изо всех дорог

Мне подсказала верный выбор

Дороги этой на восток.

И транссибирской магистралью,

Кратчайшим, может быть, путем

Связала с нашей главной далью

Мой трудный день

И легкий дом.

Судьба, понятно, не причина,

Но эта даль всего верней

Сибирь с Москвой сличать учила,

Москву с Сибирью наших дней.

И эти два большие слова,

Чей смысл поистине велик,

На гребне возраста иного,

На рубеже эпохи новой

Я как бы наново постиг.

Москва. Сибирь.

Два эти слова

Звучали именем страны,

В значенье дикости суровой

Для мира чуждого равны.

Теперь и в том надменном мире —

Все те ж слова:

Сибирь – Москва,

Да на ином уже помине

Пошла разучивать молва.

Добро!

Но мы не позабыли,

Какою притчей той молвы

Мы столько лет на свете были

И как нас чествовали вы.

Почти полвека на бумаге

Строчили вы, добра полны,

О том, что босы мы и наги,

И неумелы, и темны.

Что не осилить нам разрухи,

Не утеплить своей зимы.

Что родом тюхи да матюхи,

Да простаки, да ваньки мы.

И на бумаге и в эфире

Вещали вы, что нам едва ль

Удастся выучить в Сибири

Своих медведей

Делать сталь.

Что в нашей бедности безбрежной —

Не смех ли курам наш почин,

Когда в новинку скрип тележный,

Не то что музыка машин.

И что у нас безвестно слово

Наук, доступных вам давно.

Что нам опричь сосны еловой

Постичь иного не дано.

Что мы – Сибирь.

А мы тем часом

Свою в виду держали даль.

И прогремела грозным гласом

В годину битвы наша сталь.

Она, рожденная в Сибири,

Несла на собственной волне,

Как миру весть о жданном мире,

Победу нашу в той войне.

И каждой каплей нашей крови,

Так щедро пролитой на ней,

И каждым вздохом скорби вдовьей

И горя наших матерей, —

Жестокой памяти страницей —

На том безжалостном торгу —

Она оплачена сторицей,

И мы у мира не в долгу…

Я повторю, хотя вначале

О том велась как будто речь,

Что в жизни много всяких далей, —

Сумей одной не пренебречь.

Такая даль – твое заданье,

Твоя надежда или цель.

И нужды нет всегда за далью

Скакать за тридевять земель.

Они при нас и в нас до гроба —

Ее заветные края.

Хотя со мной вопрос особый,

Как выше высказался я.

С моим заданьем в эти сроки

Я свой в пути копил запас,

И возвращался с полдороги,