Василий Теркин. Стихотворения. Поэмы - Александр Твардовский

Часов и суток фронтовых;

И те, кому в завидных далях,

В раю глубоком тыловом

У их станков и наковален

Был без отрыва стол и дом.

И после них не канут в нетях

Та боль, и мужество, и честь.

Но перейдет в сердца их детям

И внукам памятная песнь.

О том, как шли во имя жизни

В страде – два брата, два бойца,

Великой верные Отчизне

Тогда.

И впредь.

И до конца.

Москва в пути

Вагонный быт в дороге дальней,

Как отмечалось до меня,

Под стать квартире коммунальной,

Где все жильцы – почти родня.

Родня, как есть она в природе:

И та, с которой век бы жил,

И та, с которой в обиходе

Столкнешься утром —

День постыл.

И есть всегда в случайном сборе

Соседей – злостный тот сосед,

Что любит в общем коридоре

Торчать, как пень, и застить свет.

И тот, что спать ложится рано,

И тот бессонный здоровяк,

Что из вагона-ресторана

Приходит в полночь «на бровях».

И тот, что пьет всех больше чая,

Притом ворчит,

Что чай испит,

И, ближних в храпе обличая,

Сам как зарезанный храпит.

И тот, что радио не любит,

И тот, что слушать дай да дай,

И тот, и всякий…

Словом, люди,

В какую их ни кинуть даль.

И на путях большого мира

Мне дорог, мил

И этот мир…

Съезжает вдруг жилец с квартиры,

Вдруг сходит спутник-пассажир…

И пусть с тобой он даже спички

Не разделил за этот срок,

Но вот уже свои вещички

Он выдвигает за порог.

Вот сел у двери отрешенно —

Уже на убыль стук колес, —

Вот встал и вышел из вагона,

И жизни часть твоей унес…

Но это что. Иное дело,

Когда, как водится в пути,

Знакомство первое успело

До дружбы, что ли, дорасти.

Читатель, может быть, припомнит

Молодоженов-москвичей,

Что в стороне держались скромно,

Дорогой заняты своей,

Своей безмолвною беседой

Про тот, наверно, край земли,

Куда они впервые едут

В составе собственной семьи.

Когда пошли уже к Уралу

Холмы – заставы главных гор, —

Супруги юные помалу

Втянулись в общий разговор.

Должно быть, так, что с непривычки

Взгрустнулось, – критик, погоди:

Не версты дачной электрички,

А вся Европа позади.

И, отдаваясь этой дали,

Что открывалась душам их,

Они с отрадой обретали

Опору в спутниках своих.

И постигали въявь при свете

Дневном на этом рубеже,

Что – да, они уже – не дети,

И счет пошел иной уже…

Расспросы, толки, тары-бары…

Уже, проход загородив,

Вокруг и возле этой пары

Вагонный сладился актив.

На всех пахнуло в самом деле

Как будто временем иным,

И все по-своему хотели

Не сплоховать при встрече с ним;

Не оттолкнуть почтенной спесью:

Мол, то ли дело в наши дни;

Не затянуть унылой песни

Во вкусе матушки-родни —

Той, чьи советы, поученья

И справки – в горле у детей:

Насчет превратностей снабженья

И климатических страстей.

Но все ж избыточное время

В пути заставило и нас

Отдать свой долг обычной теме,

Что все имеют про запас.

Мол, край земли – оно понятно,

И в шалаше с любимым – рай.

Но на Арбат попасть обратно

Сложнее, чем на этот край.

Да, да. Не всем в аспирантуру, —

Нет, нужно в жизнь пойти сперва.

Но взять Калинин либо Тулу:

И жизнь, и в трех часах Москва…

Беда, что все до меду падки, —

Себе не враг никто живой:

Тот строит город на Камчатке,

А дачу лепит под Москвой.

Тот редкой верностью Сибири

Уже повсюду знаменит,

А там, в столице, на квартире

Жена за сторожа сидит…

И, кстати, речь зашла о женах,

Особо любящих Москву,

Что хоть в каких ютятся зонах,

Лишь ею грезят наяву.

Хоть где-то, где-то, чуть маяча,

Томит им души до беды

Москва – мечта,

Москва – задача,

Москва – награды за труды.

А впрочем, если виновата

Она – Москва – какой виной,

Так разве той, что маловато

На всех про всех ее одной.

И хоть бы втрое растянулась,

Так не вместиться всем в одну…

Но не твое ли время, юность,

Нести ее на всю страну?

В леса и степи до предела

Идти со связью от нее.

То не твое ли нынче дело,

Друг верный – молодость?..

Твое!

Твое по праву и по нраву.

Твое по счету голосов.

Несет тебе и честь и славу

Земли родимой этот зов.

Не для того тебя растили

И сберегали как могли,

Чтоб ты в поре своей и силе

Чуралась матери-земли.

Земли, нетоптаной, нерытой,

Таящей зря свои дары.

Необжитой, недомовитой

И небом крытой

До поры.

Тебе сродни тех далей ветер.

Ты знаешь: очередь твоя —

Самой в особом быть ответе

За все передние края.

За всю громоздкую природу,

Что в дело нам отведена,

За хлеб и свет, тепло и воду,

За все, чем в мире жизнь красна…

Прошу учесть, читатель строгий,

Что у стиха свои права:

Пусть были сказаны в дороге

Не эти именно слова.

И за отсутствием трибуны

Шла речь обыденней вдвойне…

Но вот супруг, наш спутник юный,

Вдруг поднял руку:

– Дайте мне.

Он старшим был в их славной паре

И, видно, парень с головой,

Из тех, что в каждом семинаре

Резон отстаивают свой.

– Позвольте мне, – сказал он тихо. —

Мы сами вызвались сюда.

Хоть знаем все, почем там лихо,

Но сами… Просто – от стыда.

Да! Что же: речи, песни, письма,

А как до дела – так меня

Авось хоть в ту же Тулу втиснет

Руководящая родня…

И нужды нет притом лукавить,

Что мне Москва не хороша,

И что не жаль ее оставить,

И не лежала к ней душа.

Зачем выдумывать пустое, —

Вдали она еще милей.

Еще теплей.

Но разве стоят

Те блага – совести моей!

Бочком ходить, светить глазами —

Была бы нам судьба тошна.

Иную мы избрали сами,

Я правду говорю, жена?

Мы с ним в купе сидели рядом,

И та из своего угла

Его влюбленным, долгим взглядом,

Не отрываясь, берегла.

И не впервые вслух, должно быть,

Она сказала те слова,

Что про себя имели оба:

– Где мы с тобой, там и Москва…

И даже чуть плечом пожала —

Мол, знаешь сам: ответ готов.

И все признали, что, пожалуй,

Не скажешь лучше этих слов.

Пусть жизнь своею жесткой меркой

Измерит емкость их потом,

Когда любовь пройдет проверку

И обживет свой новый дом.

Но это доброе присловье —

Залог и дружбы и семьи.

И с ним полезен для здоровья

Любой на свете край земли…

Тот край, тот мир иной – до срока

Он не вступал еще в права.

И от Москвы как ни далеко,

То все еще была Москва.

Москва, что дали рассекала

Своей стальною колеей.

Тайга ли, степи или скалы —

Все это было за стеной;

Все за окном неслось вагонным.

А тут, внутри, была она,

С ее уютом, протяженным

До крайней шпалы полотна.

Тут из конца в конец державы,

Защищена от непогод,

Она тепло свое держала

И свой столичный обиход.

И если поезд передышку

Себе в работе позволял,

Там был хоть малый городишко —

Москвы образчик, хоть вокзал;

Хоть водокачка – знак приметный

Культуры с дедовских времен;

Хоть «Пиво – воды», хоть газетный

Киоск, закрытый на ремонт…

Так час за часом вдаль столица

Свою разматывает нить,

Пока не время с ней проститься,

С ее подножки соступить

И очутиться вдруг в Сибири,

В полубезвестной точке той,

Что для тебя в подлунном мире —

Отныне дом и адрес твой,

Где жить и быть, располагаться,

Топтать земли тот самый край,

Брать в оборот его богатства, —

И вот когда, Москва, прощай!

Она помедлит там учтиво,

Но тихо тронется состав,

И канет в далях это диво…

Ты не случайно ли отстал?

Не побежишь за этим спальным

Цепляться, виснуть как-нибудь?

Нет? Все в порядке, все нормально?

Тогда живи и счастлив будь!

И мы своим молодоженам,

Когда настала их пора,

На остановке всем вагоном

Желали всякого добра.

Как будто мы уже имели

На них особые права.

Как будто мы их к этой цели

И подготовили сперва.

Как будто наша в том заслуга,

Что старше мы друзей своих.

Как будто мы их друг для друга

Нашли и поженили их…

И вот они на том вокзале,

Уже в толпе других людей…

И мы глядим на них глазами

Минувшей юности своей;

Глазами памяти суровой

И светлой – тех ушедших лет,

Когда по зову жизни новой

Мы брали дальний свой билет…

Все та же даль.

Но годы – те ли!

Мы юным сменщикам своим

Сказать, быть может, не хотели,

Как мы завидовали им.

Полна, красна земля родная

Людьми надежных душ и рук.

Всё та же, та же, да иная

И даль,

          и жизнь,

                       и всё вокруг…

На Ангаре

В крутые памятные сроки

Я побывал на Ангаре,

Когда особая для стройки

Была задача на поре.

Она была для многих внове,

Видавших всякие жары,

Все, словом, было наготове

Для перекрытья Ангары.

Все начеку, чтоб разом прянуть

На приступ: люди – до души,

Борта машин, и стрелы кранов,