Пламя свободы. Свет философии в темные времена. 1933–1943 - Вольфрам Айленбергер

встречаются в этой схеме как «я» и «другой», равные друг другу, – тут ситуация всегда характеризовалась для «другого» его явно второстепенным характером, то есть ролью того самого deuxième sexe, «второго» или «другого» пола. На то, чтобы прийти к этой мысли, потенциальному ключу к пониманию общества, Бовуар потребуется еще десять лет жизни, включая опыт мировой войны, – и тогда она как мыслительница окончательно выйдет из тени Сартра[86].

Философским инструментарием для раскрытия специфически женской ситуации она обладала уже в 1938–1939 годах. Однако в те годы ее главный вопрос заключался не в том, что значит быть «женщиной вообще», а исключительно в том, как быть этой женщиной, то есть собою.

Перед лицом страха

Как бы то ни было, за прошедшие десять лет взрослой жизни ей удалось, несмотря на сопротивление семьи, освободиться от навязываемой роли заботливой супруги/матери. Не подчиняясь доминирующим представлениям о любовной жизни, она в своем жизненном проекте более или менее сознательно следовала стратегии постоянно готового к новым отношениям посредника (Dazwischen). При этом «единственно необходимые отношения» с Сартром, стабильность которых поддерживалась ее полиаморным и бисексуальным образом жизни, демонстрировали возможность и совершенно другого жизненного проекта. Необходимо отметить, что поведение Бовуар по отношению к ее любовницам того периода никак не отличалось в плане распределения ролей от поведения Сартра в его бесконечных романах того же времени. Для Бовуар тоже характерно манипулятивное доминирование, далекое от наслаждения и проявлений эмпатии. Фривольные игры ради услады собственного эго – без особой заботы о последствиях своих действий для сознания другого.

Пока Сартр в своих письмах к Бовуар гордо называет себя «прожженным аферистом» и описывает «каплевидные ягодицы» своих новейших пассий или их удивительную готовность к «интимным поцелуям», Бовуар предпочитает жаловаться, что в последнее время ее свидания с бывшими ученицами проходят скучно или даже раздражают ее – вплоть до конкретных жалоб на неприятный запах фекалий, исходящий от соблазненных ею во время секса. О своих любовницах Бовуар говорит с Сартром «как мужчина с мужчиной», то есть как субъект об объектах. По крайней мере эта форма ассимиляции ей удалась.

Важнейший этический шаг от заботы о себе к заботе о других давался Бовуар, с ее душевным складом, явно труднее, чем другим.

Тем не менее угроза войны оживила ее и в этом отношении. В этот период получает важнейшие новые импульсы продолжающийся проект Бовуар по «интеграции философских идей в собственную жизнь». На протяжении весны она вместе с Сартром активно изучает труды ученика Гуссерля Мартина Хайдеггера, особенно Бытие и время.

Следуя методическим советам своего учителя, Хайдеггер осуществляет в этой работе глубокий анализ специфически человеческой экзистенциальной ситуации. По мнению Хайдеггера, человек вброшен в мир без причины и без опоры, и задачей каждого человека в качестве Dasein является максимальное владение собой с учетом постоянно предвосхищаемой им угрозы собственного ничто – смерти. То есть это философский призыв к смелому проживанию своей подлинности, который в случае Сартра и Бовуар падает на благодатную почву. Хайдеггер противопоставляет вечно фальшивому диктату объемного и анонимного неопределенно-личного местоимения man смутный страх, в первую очередь страх смерти, в качестве основания для подлинного самоопределения[60]. По Хайдеггеру, именно напряженная тишина перед бурей, именно невыносимая скука будто бы полной бессобытийности могут стать спусковым механизмом для экзистентных решений.

Еще одно письмо Бовуар Сартру, написанное во время ее визита в Амьен к Босту, ясно демонстрирует влияние Хайдеггера на ее мировоззрение:

7 июля 1939 года

…я провела весь день, сидя в грустном кафе в напрасном ожидании Маленького Боста, который так и не появился. Это сильно действовало на нервы; сегодня с утра я была в отчаянии и спросила про него в казарме, и увиделась с ним, придавленным этой каской; вчера у него весь день было дежурство. <…> В остальном это многочасовое ожидание вчера дало мне исключительную возможность почитать Хайдеггера, я почти дочитала и я хорошо поняла его, по крайней мере в общих чертах, то есть я знаю, что он хочет сказать, и не углубляюсь в детали, хотя чувствую, что там много сложного. В общем, я сейчас так увлечена, что мне не жаль даже такого во всех отношениях скверного дня, как вчерашний, потому что как раз такой типичный день я могу прекрасно использовать в романе…[87]

Страх скуки, страх смерти, страх уродующей власти других и рождающаяся из него смелость в поисках и взращивании своего голоса. Этим летом всё это есть у Бовуар, после долгих лет проб и ошибок готовое стать текстом.

Сартр и Бовуар проводят август с друзьями в пляжном домике на Лазурном берегу. Кажется, что само время перестало дышать. Сартр учит Бовуар плавать. В конце августа они вместе возвращаются в обезлюдевшую столицу, и он замечает:

Париж был таким странным. Всё было закрыто. Рестораны, театры, магазины <…> и районы потеряли свое лицо. Осталась только тотальность, и она была Парижем. Тотальность, которая для меня была прошлым, которую, как говорит Хайдеггер, создает и поддерживает ничто.[88]

Имея ничто перед глазами, Сартр тоже обретает решимость. За ужином он предлагает Бовуар продлить заключенный десять лет назад пакт «навечно». И они никогда не расстанутся, всегда будут вместе любить истину: философское бракосочетание перед лицом смерти.

В ночь на 1 сентября 1939 года вермахт вторгается в Польшу. Через два дня в войну вступает Франция.

VI. Насилие (1939–1940)

ВЕЙЛЬ БЕЗ ВРАГОВ

БОВУАР БЕЗ САРТРА

АРЕНДТ В БЕГАХ

А РЭНД В СОПРОТИВЛЕНИИ

Неизменно перед глазами

Конфликт двух миллионных армий сначала проходит без сражений – и без жертв. Окопавшись на своих оборонительных линиях, французы ждут атаки вермахта. Дни напряженного ожидания превращаются в недели, потом в месяцы. Симона Вейль проводит это время, период так называемой «странной войны» (drôle de guerre)[61], в парижской квартире своих родителей. Бири, ее отец, в ноябре 1939 года вычитал в одной статье, что многолетние страдания дочери могут быть связаны с запущенным синуситом. Все симптомы соответствуют этому. В качестве лечения рекомендуется промывать лобную пазуху кокаином. Боли не исчезают совсем, но меры дают эффект[1]. Хотя бы тут положительные сдвиги.

Перед лицом грядущего насилия Вейль хочет осмыслить его последствия для своей страны. В чем состоит суть войны? Какая динамика лежит в ее основе? И какую войну можно считать справедливой? В качестве ориентира она берет самое главное и самое человечное, по ее убеждению, свидетельство о войне в европейской истории: эпос Гомера