Жуть - Алексей Жарков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А я играю, — прозвучал за спиной голос Арона.
Отчаянно скрежеща металлом доспеха, тело сползло с острия и мешком рухнуло под ноги Арона.
— Продолжай, — приказал он новому Ключевому Диктатору.
— Ты… — прохрипел Дарид в ответ. — Теперь ты — Направляющий.
* * *
Осторожно обходя выступающие части высоток, Алдин вёл «Муху» по каньону мрачной улицы в самое сердце трущоб нижнего города. Солнечные лучи редко посещали покрытые сырой плесенью балконы и подъезды домов, обречённых содержать в своих грязных утробах смердящие существа, продолжавшие по какому-то странному обычаю называть себя людьми.
«Муха», как скальпель гениального хирурга, медленно, но уверенно разрезала гнилую плоть тёмных переулков. Рах поправил шлем и стал пристально всматриваться в искажённое тепловизором изображение.
— Здесь, — одёрнул он водителя, и «Муха» встала, как вкопанная.
Выбритый до синевы подбородок нового напарника, прусака Густава, не выдал сомнений своего хозяина. Чёрный шлем скрыл от Раха волнение первого выхода.
— Их несколько и они вооружены.
Густав сжал свой меч и оскалился. Рванув на себя дверь, он прыгнул на стену дома, вытягивая за собой пуповину страховочного троса.
В этот момент раздался хлопок. Один единственный, холодный, жуткий хлопок. «Муха» вздрогнула и накренилась. Алдин открыл рот в страшной гримасе, кашлянул кровавым туманом и ткнулся лицом в приборы. Корчась в агонии, выгнулся и застыл в своём кресле Рах. Густав, повиснув на прилипшей к стене перчатке, стал извиваться, как наколотый на крючок червь. Трос, выбрав слабину, натянулся. Пикирующая, потерявшая управление «Муха», оторвала прусака от здания и увлекла изломанное чёрными судорогами тело вниз, в грязно-жирную пустоту, заполнившую пространство между тротуарами нижнего города и жужжащими турбинами опор верхнего.
От удара из всех лючков, воздуховодов, крышек и турбин горящей машины хлынули яростные фонтаны огня. Взрывом сорвало с домов куски ненужной облицовки. Оранжевый пузырь, поднятый столбом пламени, прошёлся по мутным стёклам, выдавливая их внутрь, добрался до базовых опор верхнего города и иссяк.
* * *
Третий удар.
В потолке над комнатой открылся люк. Спустилась платформа.
На ней — двое. Дарид и Арон.
Присяжные замерли.
Открылся обрамлённый зелёным огнём купол.
Револьвера не было!
Его место занимал «Волк».
Дарид взял обрез в руку и спустил с цепи смерть.
Огонь оживил стаю нанодробинок, каждая из которых знала свою цель.
Мгновение — и в зале осталось только два живых человека.
— Оружие — основа системы, — произнёс Арон.
— И теперь — это настоящий Диктат, — ухмыльнулся Дарид.
— — —
Вот бы мне сюда хоть один пистолет, было бы чуток комфортней. Чёрт его знает, какая дрянь водится в этих проклятых песках, в этой всеми забытой крепости Сиди-бель-Аббеса. Которой и быть-то не должно. Я решил ещё раз проверить арсенал, вдруг там остался… ну, хотя бы тот же «Волк» из рассказа.
Увы, чуда не произошло: пустые пыльные полки, сиротливые крепежи для переносных лазерных комплексов, выемки под штурмовые винтовки Famas G5, любимое оружие сил наземного базирования. Так и вижу, как эти крепежи обнимают чёрные талии боевых подруг легионера.
Выходя из подвала, я нашёл под ступенькой японский кинжал кусунгобу. Короткий, не такой длинный, как катана. Откуда взялся непонятно. Колонель Жори, наш тренер по холодному оружию, говорил, что это особенное оружие, что-то вроде последней пули для самурая, потому что именно таким кинжалом он совершает сепукку — вспарывает собственный живот. Надо же, словно японец из рассказа выронил. Я осмотрел коротышку: ну, хоть что-то. И вышел на улицу.
Солнце жалило как и прежде. Несмотря на штиль, песок всё же смог забраться и в одежду, и в волосы. Мелкий, дьявольски сухой и колючий, прям толченое стекло. Я решил пройтись к северной стене, противоположной той, через которую попал в форт. Там, забравшись на хрустящие от песка остатки стены, я увидел ещё одну странную вещь, невероятную и невозможную, пожалуй, последнее, что рассчитывал увидеть в безлюдной Сахаре.
Корабль. Старый, грязного кофейного цвета.
Он лежал на правом боку, немного погрузившись в песок. Будто почерневшая скорлупа, из которой торчат рёбра и позвоночник неизвестного науке животного. Ничего похожего я прежде не видел. Вытряхнул из ботинок песок, проветрил ноги, вернул их на место и зашнуровал покрепче. Двинул к судну. Чем ближе я приближался, тем меньше казались его останки. Видимо, одно из очередных искажений, характерных для пустыни. И эти странные следочки повсюду…
Деревянная обшивка развалилась почти полностью. Песок въелся в щели, погрыз почерневшие деревяшки так, что те стали похожи на хрупкий пенопласт. Я вошёл в корабль через отверстие в днище, не единственное, что там было, зато самое большое, и сразу попал в трюм. Здесь вроде бы пахло порохом или даже морем. Гостила тень и отдыхала прохлада. Отсюда на верхнюю палубу тянулась узкая лестница, на первый взгляд более прочная, чем ломкие, как сухие галеты, доски.
Я надавил ногой на ступеньку — она взмолилась сухим скрипом, но стерпела. Тогда я наступил на следующую — удержала. Так я поднялся почти до самого верха — хотел взглянуть на крепость со стороны, — но тут под ногами хрустнуло, и меня потянуло вниз… я ударился головой… звёзды вспыхнули перед глазами, и чёрной кляксой поползла по затылку тупая боль… по черепу, к лицу, растекаясь, как маслянное пятно… меня поглотила чернота… и, кажется, я увидел, чем был этот корабль… прежде…
Тысяча тухлых акул
А. Жарков, Д. Костюкевич
1.
— Там кливер! Капитан, я вижу кливер! — заходился матрос, утирая соляную пыль с синего лица.
Стигс даже не обернулся. Обычная буря. Никто не преследовал их чёрную каравеллу, только шторм, грехи и прошлое. Уже пять столетий мир живых делал вид, что не имеет к проклятому кораблю никакого отношения; а врата Ада стояли заколоченные досками и облитые смолой.
— Грёбаное море, — капитан зло харкнул на доски мостика. — Тысяча тухлых акул!
Шторм слабел на глазах, прокуренное лёгкое грозы уволокло влево. Капитан сделал щедрый глоток рома и шумно втянул воздух через колючие зубы. Присмиревший океан лениво покачивал его внутренности.
Пять веков на зыбкой палубе… и никакой надежды на окончательный покой. Тёмные глубины не даруют команде смерть до тех пор, пока условие не будет соблюдено.
Условие. Всегда есть какое-то глупое условие.
И всегда есть чёртова куча глупых причин, чтобы загнать себя в ловушку: жадность, гордость, вспененная алкоголем кровь. Даже когда тебе дарят вечность — это тоже ловушка. Возможно, самая страшная.
Под кожей верхних вод двигались мрачные тени. Капитан пересёк мостик и взялся за поручни трапа. Стеклянный шарик левого глаза блестел на солнце, полуслепой правый шарил по палубе, где работали обречённые на вечность покойники. Матросы теряли конечности, органы, зубы, но никогда не исчезали окончательно. Гнилая плоть обрастала грязью, мышцы набивались вонючим илом.
Ром горел в старых потрохах капитана. Настроение было дрянное, словно его поношенную душу таранил в борта галфинд.
Воспоминания порой смердят, как гальюн, но куда без сортира?
Сейчас в это верилось с трудом, но когда-то, давным-давно они были обычными людьми… Пока не пустили ко дну ту напыщенную каравеллу. Кто знал, что в очередной крестовый поход эти умники отправят детей? Невинные создания эти дети. А! К чертям, к ублюдочным медузам! После этого небеса спустили свой гнев на корабль. Отвернули от него землю. Берега тают, стоит только приблизиться, а неведомой силы течения тащат судно в промозглый ад яростных ветров.
И только раз в столетие
