Жуть - Алексей Жарков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ноги подмастерья подогнулись, он упад лицом вниз, скатился по лестнице. Штаны приспустились, обнажив пропитанные кровью повязки на заднице. Место, откуда мастер взял кожу для маски.
Всё. Теперь всё.
Ему хотелось убежать отсюда. Но оставалось последнее — маска! Надо уничтожить маску.
Казалось, что кровь повсюду: на стенах, на ступенях, на полу, поверх «ржавых» полос — новая на старой.
Его рассудок неожиданно прояснился, окружающий мир никогда не был таким понятным как сейчас. Злодеи наказаны. Ба спасена. Больше никто не назовёт его слабовольным идиотом… Он вошёл в мастерскую освобождённым: от сомнений, от насмешек, от чешуи одиночества. В конце концов, всё сводилось к одному: кровь на топоре не его.
Этот бодрящий, но безумно тяжёлый груз мыслей и образов держался в его сознании на тонкой корке льда. Трещины бежали во все стороны.
Стол…
Он опрокинул ванночку на пол и принялся с улыбкой топтать кожаную тряпку, кромсать топором.
Когда от мёртвого лица осталось лишь тёмное пятно и фрагменты не больше осколка ногтя, След взялся за инструменты. Дерево взрывалось щепой; скребки, щипцы, зажимы, ланцеты, свёрла, расширители, скальпели, ножи дождём опадали на камень.
И тут ему почудилось какое-то шевеление. Вздох тени. Неестественное копошение отсветов огня.
Там. В левом углу.
Грязная ширма снова качнулась. Он услышал какой-то звук. Прямо за ней. Неторопливые шаги.
Ничего не закончилось…
За занавеской кто-то приближался. След сжал топорище липкими ладонями, двинулся к чёрному прямоугольнику.
Ширма неуверенно подалась вперёд — её пытали откинуть, убрать с пути!
— Нет! — крикнул След.
Обух топора опустился туда, где продавилось жуткое от недостатка деталей лицо. Противно чавкнуло. Занавеска сорвалась с креплений и облепила горбатую фигуру демона, странного подземного тролля.
След крутанул топор в руках — удар обухом вышел непроизвольно, всё путалось — и замахнулся снова. Саван повалился на пол. Из-под края выбилась скрюченная рука. Ему показалось, что жёлтый палец указывает на него.
— Умри…
Острие проломило лопатку, как прогнившее дно лодки.
Боже.
Боже.
Боже…
Узкий коридорчик тянулся куда-то в полумрак. Он привёл Следа в маленькую комнатушку, где лежали на лавке какие-то бесформенные вещи. Они показались ему до боли знакомыми.
Комната для переодеваний или что-то вроде.
А потом он увидел обруч. Из китового уса с тусклыми стекляшками…
Рассудок Следа рухнул, в последний момент зацепившись за шаткий корень — всё, что отделяло его от бездны.
Он бросился к телу в грязном саване… перевернул… откинул ткань…
Слёзы потекли по отёкшему лицо. В горле пересохло до боли.
Ба, что я наделал, Ба…
Он встал, что-то рыча, исходя соплями и слюной, побежал, пока не взрезался в каменные блоки… Кожа на лбу треснула треугольником, кровь потекла на глаза.
След встал, сделал три шага назад и снова бросился на стену…
5.
Кухер, пьяный в стельку, забрёл на край деревни не потому, что собирался посмотреть с обрыва вниз на вечерний прибой. В том состоянии, в котором он сейчас находился, это было совершенно противопоказано. Хотя бы только потому, что необходимо сохранить содержимое желудка, за которое честно уплачено трактирщику.
Увидев приземистую дверь, Кухер не удивился, что она открыта. Дверь в его дом вообще не закрывалась. Именно поэтому беспощадные деревенские коты с неудержимым постоянством воровали у него еду, которую вечно пьяный Кухер забывал убрать в подвал или накрыть тяжёлым, непрогрызаемым ящиком.
Обречённо вздохнув, он направился внутрь, но тут же стукнулся головой о низкий косяк. Если бы голова не была сейчас ватной, она наверняка бы разбилась. Но она выдержала, а глаза, вбитые в неё глубоко и ассиметрично, принялись учащенно моргать, избавляясь от сыпанувших из косяка звёздочек и искорок.
Следующий шаг он сделал в подвал. Туда вела длинная и кривая лестница, но Кухер сумел преодолеть весь этот непростой путь вниз всего за один единственный шаг.
Даже не ушибившись от падения, которое способно было переломать половину костей трезвому человеку, Кухер, покачиваясь, встал и ошалело огляделся по сторонам.
Свечи в подвале едва тлели, было темно и страшно воняло. Так страшно, что еда, которую он старательно берег всю дорогу из трактира, всё ж таки вышла из его проспиртованного тела. Покинув утробу, она не уменьшила окружающее зловоние, а, напротив, разнообразила его новыми оттенками.
Кухер выдул из носа кусочек кислой колбасы и вытер ладонью подбородок. Вокруг него лежали какие-то мешки. Из них торчали руки, ноги и головы. Загибая пальцы, сбиваясь и путаясь, Кухер насчитал десять мешков. При виде разрубленной головы кожевника он сделал один важный и очень правильный вывод.
Это был не его дом.
И поработали здесь явно не деревенские коты, а кто-то другой, ещё более злой и смертоносный.
Обойдя весь подвал, падая в вязкие, липкие лужи, спотыкаясь о разбросанный инструмент и неистово крестясь, Кухер уточнил число трупов и теперь был совершенно уверен, что их было не меньше двадцати.
Именно это число он и сообщил первому встречному. Им совершенно случайно оказался недавний собутыльник, дружище Бил, который всему услышанному на удивление быстро и легко поверил. Видимо потому, что сам тоже был пьян в стельку.
— Сколько-сколько трупов? — только и уточнил Бил.
— Не меньше сотни! — сверкая в темноте выпученными глазами, подтвердил Кухер.
Как ни странно, но известие, принесённое неестественно грязным, небывало вонючим и вечно пьяным Кухером, достаточно быстро распространилось по деревне, и уже меньше чем через час семь самых здоровых и крепких рыбаков, стоя с зажатыми носами в подвале дома кожевника, размышляли над тем, как выходить из сложившейся ситуации.
Единственная подходящая кандидатура на роль невесты лежала мёртвая с проломленным черепом. Не менее мёртвым оказался масочник и два его ученика. Маска, которую они подготовили, исчезла.
— Кого из них отдадим замуж? — пошутил в зажатый нос один из рыбаков. Остальные даже не улыбнулись. Ситуация была критическая.
В этот момент один из трупов, самый большой, простонал и зашевелился. Рыбаки обернулись и озадаченно уставились на огромную, отливавшую при свете факела всеми оттенками синего, сочную шишку. Она расположилась на лбу, как пень среди чистого поля, представляясь скорее отдельной частью тела, чем временным наростом. В мерцающем свете факелов она, казалось, даже пульсировала, как старый, заляпанный временем маяк.
— Придётся решать своими силами, — бодро сообщил один из рыбаков, — соберём из того, что есть.
6.
Рыгнув на вдохе, капитан едва не потерял сознание от собственного перегара.
— Фублин, — он навёл резкость на трап и сделал первый шаг. Найти свой фарватер виделось нелегкой задачей.
— Тысяча тухлых акул…
На земле его принялось так отчаянно штормить, что захотелось вернуться на корабль, где землю качало не так заметно. Собравшись с духом и крепче зажав в руке бутыль, неуверенным галсом он направился в деревню. Следом, держа в руке праздничный букет, поплёлся старпом.
По дороге нарядный капитанский мундир изрядно запылился, а цветов и рома стало вдвое меньше. Деревня встретила мореплавателей подозрительной тишиной.
В это время, когда солнце ещё не пытается высушить всё, что содержит влагу, а прохладный бриз выскакивает то и дело из остывших за ночь теней, любая деревня обычно уже на ногах. Однако на этот раз мутный взгляд капитана мог только бессовестно обманывать его, дорисовывая людей там, где их вовсе не было.
— Шо за чёртова сыпь? — удивился капитан и отхлебнул из сосуда. — Люди, вы где?
— Люди, — эхом икнул старпом. — Вы где, зелень подкильная?
— Чето нету, — удивился капитан.
— Нету, — подтвердил старпом.
— Будем искать.
— Будем.
— И невесту, — напомнил капитан.
— Да-а-а-а, — согласился старпом, — её в первую очередь.
Обойдя за час почти все дома,
