Дурная примета - Герберт Нахбар

На двух других открытках были изображены прекрасные, сказочно прекрасные города. Клозе почти совсем уж согласился.

— Давай еще карандаш в придачу, — потребовал он. — Стекляшки — это ведь чепуха.

Евгений не решался отдать карандаш. Торг шел упорный. Уже в который раз Евгений расписывал достоинства своих товаров, но маленький Клозе был непреклонен.

— Ну ладно, забирай карандаш, жадина несчастный, — согласился наконец Евгений. Янтарь теперь принадлежал ему. В этот торжественный момент в класс вбежала Фрида. Вся в слезах, лицо горит, в волосах снег, коса расплелась.

— Все швыряются в меня снежками, все!.. А Кришан Шультеке за ухо ущипнул… Все швыряются, и даже Эмми Химмельштедт!..

Евгений, недослушав ее жалобных воплей, бросился во двор. Град крепких снежков обрушился на него. Это бы все ничего, хотя некоторые меткие броски были весьма чувствительны. Но тут подбежал Кришан Шультеке и, швырнув снегом в лицо Штрезову, подставил ему крепкий кулак прямо под нос. Евгений кинулся на него, но Кришан успел отскочить.

— У тебя отец Пучеглазый, — крикнул Евгений.

— А твой отец — торгует девками.

Что он сказал? Евгений бросился на обидчика, толкнул его для начала плечом. Вся школа, мальчики и девочки всех возрастов, окружили их плотным кольцом. Противники грозно смотрели друг на друга, и только собрались начать потасовку, как пономарь Клинк захлопал в ладоши. Начинался следующий урок. Кришан Шультеке успел только пригрозить: «Выйди, выйди на улицу…»

Янтарь уже не радует Евгения. Пономарь Клинк объясняет закон божий. Но слова, которые произносит учитель, проходят мимо ушей Евгения. Торгует девками, торгует девками… Что это значит? Какой смысл в этих словах? Все поддержали Кришана язвительным смехом…

— Дай ему по сопатке, — закричал Вильгельм Крузе.

Все они ожесточились против Евгения, словно он заезжий цыган, если не хуже. Случалось, что жандармы приводили в школу цыганят, изловленных в округе. Чужаков встречали в штыки, сыпалась крепкая брань и крепкие удары, и все выступали дружно как один. Вспоминались Евгению междоусобные драки местной детворы. Но нет, это выглядело совсем иначе. Делились на две группы, а то и на три… Сегодня на перемене он остался один против всех.

Урок идет обычным порядком.

— Ты мне пророков назови, Фите Бланк, пророков, что ты мне апостолов перечисляешь, дурья твоя голова.

Фите Бланк не может припомнить имена пророков. Пономарь Клинк без лишних церемоний берет палку, перегибает Фите через колено и всыпает ему пару горячих. Это приводит Евгения в себя. С перекошенным лицом, низко опустив голову, Фите Бланк идет на свою скамью, не идет, а скачет, потирая больное место. Евгению хорошо знакомо это ощущение — густая, теплая волна боли, начавшись там, откуда ноги растут, прокатывает по спине и ударяет в голову. Эта боль ему известна в точности. Сам испытывал ее не раз. И все-таки Евгений едва подавляет в себе смех, распирающий его до дрожи: Странное сплетение страха и злорадства…

— Кто там смеется? — спрашивает пономарь Клинк.

Никто больше не смеется.

— Мне показалось, ты смеялся, Кришан Шультеке.

— Нет, господин Клинк! Это не я, — поперхнувшись смешком, отвечает Кришан.

— А ну, поди сюда, я покажу тебе, как смеяться над товарищами.

Торговаться бесполезно, Кришан получает свою порцию. И у него такое же выражение лица, те же движения. Но прежде чем сесть на свое место, Кришан смотрит на Евгения и вдруг поворачивается к учителю.

— Евгений Штрезов тоже смеялся.

Шепоток пробегает по классу. Голоса становятся громче.

— Он тоже смеялся.

— Я сам видел, что смеялся.

— И он тоже, Штрезов тоже.

Евгений оглядывается. У всех непроницаемые лица. Словно околдовал кто-то всех ребят. Так они относятся лишь к чужакам, к приблудным. Пономарь Клинк озадачен. Это настроение детворы ему знакомо. Но он никогда еще не видел, чтобы так обходились с кем-либо из местных жителей — как с отверженным, как с посторонним. Учитель обращается к Евгению:

— Назови пророков.

Евгений знает их назубок. Эти имена он протараторит и через пятьдесят лет. Они въелись ему в плоть и кровь, эти имена пророков. Даже переводить дыхание ему не надо.

— Исаияиеремияиезикиильданиилосияиоильамосавдийионамих…

— Хорошо, — говорит учитель Клинк и обращается к классу: — Он не смеялся! Иначе он не смог бы повторить пророков… Кришан Шультеке, ну-ка ты назови.

Но Кришан Шультеке спотыкается уже на десятом.

— Михей, — говорит он и смолкает.

Второй порки не миновать. На этот раз никто не смеется. Все смотрят на Евгения. В несчастье Кришана виноват он, и никто другой. Это совершенно ясно. Все верят в это, и чувствуют, и знают: виноват Евгений Штрезов. Его не били. А Кришан побит дважды, потому что Евгений Штрезов не бит ни разу. Пономарь Клинк мог бы одним словом разбить это убеждение, но он ничего не знает о смятенных чувствах класса. Не знает он ничего и о разговорах среди родителей. Не знает он и о том, что в домах Дазекова в эти дни прозвучало много недобрых слов о Боцмане, отце Евгения Штрезова. Кришан Шультеке-младший запомнил самые скверные слова потому именно, что сам он, в сущности говоря, не знает, к чему они: «Торгует девками». Но и всем другим врезалось в память какое-нибудь резкое суждение родителей о Боцмане, а родители, как известно, всегда правы. Об отце Евгения Штрезова говорят плохо — этого достаточно. Яблочко от яблони недалеко падает.

Евгений чувствует это. Урок продолжается, но он снова не слушает. Со старшими учениками пономарь Клинк толкует стих из второй книги Моисея.

«Даров не принимай, ибо дары слепыми делают зрячих и превращают дела правых». Это трудная тема: ведь здесь, в Дазекове, никто ничего не получает даром. И на некоторых вопросах ребят, тех ребят, кого пастор Винкельман будет конфирмовать в следующем году, можно запнуться. Вот один спрашивает:

— А те подарки, что мы получаем в сочельник за пение, орехи и яблоки, тоже нельзя принимать?

Что им ответить? Ведь колядки под рождество, пожалуй, самое радостное событие в праздник. Языческий обычай, языческая радость. Ряжеными проходят мальчишки и девчонки через деревню, поют перед каждым домом, и их одаривают люди, кто чем богат, — кто дает орехи, кто яблоки, а кто просто кусок хлеба с солью…

— Тут же речь идет совсем о другом, ну что вы за тупицы такие, — говорит пономарь Клинк. — Не надо понимать это в прямом смысле.

А как же тогда? По выражению лиц видно, что урок ребятам наскучил. Если не в прямом смысле, то как иначе? Ах, пономарь Клинк, берись-ка снова за палку, а то уснут твои ученики!..

Вдруг на улице раздается звон бубенчиков. Сани, запряженные четверкой, приближаются к