Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

Человек по сути должен быть могущественным, но в то же время на нем держится вся власть зла, на той вере и покорности, с которыми он отдается ему во служение.

Вот что можно сказать о таинстве молитвы. Столь же потаенными должны быть твое милосердие и пост. Это в наших силах. Самоотречение, к примеру, тяготы, жертва сил и времени из милосердия Божьего, скажем, у постели больного или в подобных случаях переносятся на удивление легко, если не вести им счета. Как только человек начинает их подсчитывать, или, что еще хуже, хвастаться ими, скрытая сила Божья тотчас же оставляет его.

Так Спаситель завершает Свое дополнение о «нашей праведности», предостерегая нас от ее фальсификации. Но Его предостережения на этом не заканчиваются. Он велит нам определиться в своем отношении к: 1) благам мира; 2) греховности мира и 3) к тому, чего требует от нас ложное христианство как таковое.

Сила и крепость современной эпохи – в тех благах, которые она принесла людям. Твое искреннее отношение к ним со всей ясностью определяет, истинный ты христианин или нет. Бог существует, и Он – твой Отец. Если ты в это веришь, то для тебя служение Ему будет не только добродетельно, но и единственно правильным и разумным поведением служить Ему всем, чем можешь (например, своим отношением к ближнему). Поступая иначе, ты ослабляешь свой дух.

Наш маячащий перед нами придуманный идеал – совместить благополучие земное, временное со стремлением к благополучию небесному, вечному. Спаситель нам этого вовсе не запрещает, нет, просто Он, причем самым серьезным образом, отвергает саму возможность этого. В Его понимании то «другое», борющееся, как и Бог, за наши души, есть власть некой личности, которую Иисус, как и Бога, сравнивает с неким господином и нарекает ее именем собственным. «Твоим сердцем завладеет либо тот, другой, либо Бог. Полюбишь его – возненавидишь Бога, станешь усердствовать одному, не будешь радеть о другом».

А если у человека вообще ничего нет? Есть ведь и такие, что живут куда хуже нас, читающих эти строки. Они, особенно в голодные времена, лишены абсолютно всего — денег, пищи. Что делать им (а таких среди слушателей Иисуса было немало)? В этом случае вопрос: «Есть Бог или Его нет?» – звучит еще острее. Можно ли от Бога ожидать «впредь» большего или нет? И тут Иисус тепло и сердечно рассказывает им о любви Отца к Своим чадам. И чтобы мы уверовали в Его любовь, Бог усыновил тебя и любит тебя, как Свое дитя. Так неужели ты думаешь, что Он тебя забудет? Даже вверивший себя Богу бедняк, как бы ни давила его нужда, чувствует невидимую помощь Бога, Его удивительную благодать. Мы же, к кому Он благосклоннее, испытываем подобное во сто крат сильнее. Нужно только давать Богу отчет в собственных делах, чтобы Он увидел и оценил их во всей полноте, тогда мы будем принимать и отдавать на виду у Него. Раскрывать же перед Богом лишь так называемое сердце – будь это на самом деле так! – не позволяя Ему заглядывать в наши «счета», и взывать к нашим делам – неподобающе и лицемерно. Не уповая на чрезмерно щедрую помощь, следует помнить, что деньги и все ими оцениваемое в глазах Бога мало значит, что там, на Небесах, прежде пекутся о нашем исцелении от всевозможных обольщений мамоной. Птицы небесные не сеют, не жнут, они ведь не для этого созданы Богом. Так зачем и нам подобные заботы? И Спаситель, приводя в пример птиц, которые с удивительным прилежанием, обходясь скромным средствами, строят свои гнезда и вскармливают птенцов, ясно говорит нам, что силу, полученную от Бога, следует употреблять на «вычисление издержек» (Лк 14:28), обдумывание и предвидение. Когда же некто, распоряжаясь своим будущим, забывает, что здесь его власть над ним ограничена (давая, к примеру, пустые обещания или делая долги), или полученное от Бога растрачивает впустую, забывая о любви к ближнему и потакая собственной страсти к удовольствиям и наслаждениям, то происходит это вовсе не потому, что Спаситель не заботится о нем. Такой человек по своей воле подвергает себя опасности, искушаясь Его «заботой» о нем.

Если, говоря о нашем отношении к благам мира, мы задавались вопросом: «веришь ли ты в Бога Творца?», то в отношении к греху и злу главный вопрос: «веришь ли ты в искупление?» Смотреть на грехи мира, в том числе и на пороки своего ближнего, в свете искупления, причем с таким же трепетным чувством, с каким взирает на нас Он, считать их в душе уже прощенными, а когда дело принимает серьезный оборот, истово вымаливать прощения, ища поддержки и добиваясь ее, приступать с ними к Богу, избегать любых грубых эмоций, за которыми скрываются обычно сварливость, властолюбие и чуть ли не кровожадность – вот к чему призывает нас Спаситель всей мощью Своих слов. Обсуждать же с кем-то его грех можно, лишь если он жаждет прощения. Если ты прощаешь ему в душе грех, вызвавший у тебя отвращение, и искренне ведешь себя с ним так, словно он перед тобой не согрешил, то в тебе к нему приступает и открывается великий Спаситель, говоря ему: «Я послан не судить людей, но спасать».

Не пытайся проповедовать или убеждать там, где почва еще не подготовлена! Вокруг сколько угодно людей, которым «разговор на религиозную тему» представляется забавным и интересным, «пажитью» для плоти, однако их сердце потребности в нем не испытывает. Ты же им повода для этого не давай[61].

Это одновременно спасительная диета или гигиена души. «Измени себя — вот лучший путь к Царству Божьему!» «Только учти, вздумаешь спасать свою душу неугодным Богу образом, рано или поздно погибнешь!»

И наконец, третье: отношение к требованиям ложного христианства. Сказанное здесь Спасителем – итог и обобщение всего, что Он говорил им прежде.

«Идите, – просит Он Своих слушателей, – сквозь узкие врата, врата тех помыслов, которые Я в начале проповеди нарек блаженными!» Но открыт и другой путь: внимать Моим словам, принимать их, возможно, даже ратовать за них, но согласно им не поступать. Такой путь пространен и удобен, и что самое привлекательное в нем – он проторенный. Люди будут гневаться, прелюбодействовать, ненавидеть, ссориться, скаредничать, выставлять напоказ свою набожность, тревожиться, судить, придираться, навязчиво проповедовать, и это станет нормой жизни, отчего создастся впечатление, что вот этот пространный путь и есть правильный, «христианский». На самом же деле он ведет к гибели. Мой же путь ведет к жизни, и не такой уж он непривлекательный, как часто не бывают непривлекательными тропинки, он вовсе не тернистый, не крутой, не каменистый, а, скорее, даже самый привлекательный, разве что только узкий, отчего обычно трудноразличим и требует внимания. Его мало кто выбирает, и вы нередко будете себя спрашивать, не заблудились ли мы, может, все же правы другие и они «тоже» придут к жизни?

Спаситель вовсе не хочет сказать, что такое количественное соотношение идущих тем и другим путем останется неизменным вплоть до Страшного суда. Он лишь советует, чем руководствоваться при выборе пути.

«Но куда страшнее, если мнимые пророки примутся Моим именем склонять вас на пространный путь». Лжепророки (например, во дни Иеремии) виделись себе людьми благочестивыми и вряд ли лгали умышленно. Во всяком случае, вели себя они не как язычники и собственную веру сообразовывали с духовными течениями своей местности и своего времени. В Самарии же, если они себя пророками Господними (3 Цар 22:6 и далее) и называли, все равно проблескивало в них нечто такое, что говорило об их отпадении от Бога, так что Иисус здесь вряд ли подразумевает тех, чья шкура уж очень явно выдавала в них волка. В Иерусалиме же во дни Иеремии они казались себе глубоко верующими и таковыми слыли, их-то, похоже, Иисус и имеет в виду как некое явление, которое повторится. Насколько ложными были откровения лжепророков, выдаваемые ими за истинные, отчего они сами в первую очередь и обманывались, или как часто они изрекали от имени Бога то, чего Он им не говорил, нам неизвестно. Возможно, были и подозревавшие, что выражение истинных пророков: «Господь говорил мне, скажи сынам Израилевым и т. п.» – не более чем риторический прием, наполовину расчет, наполовину плод необузданной фантазии, «речевой оборот», который лжепророки впоследствии у них переняли. Именно против них направлена третья (у Лютера вторая) заповедь: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, всуе!», то есть не прикрывай Божьим авторитетом собственные грехи! Лжепророки, судя по их популярности и преходящей славе, были виртуозами, мастерами слова. Они изучили основательно клавиатуру человеческой души и умели на ней играть. Успех для них был важнее всего, а судя по ним и другим, своей цели они достигали, правда, чисто человеческими средствами, все у них сводилось к внешнему, показному. То же произойдет и с христианскими лжепророками. Они примутся выставлять напоказ внешнее, то, чего люди могут достичь и сами, что Спаситель всегда отодвигает на второй план. Они станут пренебрегать внутренним, сокровенным, столь отрадным Его сердцу, превознося человеческие достижения, о делах же Бога будут упоминать ради внешнего почитания. Не по листьям и обличью, то есть не по словам заметите вы это, а по духу делаемого ими. Лжепророки добиваются в других того, чего уже достигли сами – внешнего обращения. Волк меняет свою шкуру. Не то чтобы «ради притворства», вовсе нет, намерения у них серьезные, они борются в себе с ненавистью, лицемерием и пр., но если ты, нищий волк, не хочешь стать нищим духом, то вся эта твоя борьба напрасна, волк останется в тебе, и хоть ты и не даешь ему проявляться, все равно послушен ему. Не обманись красивыми листьями, присмотрись, какие у дерева плоды, что за плоды рождаются в тебе (и в других). Возможно, ты подумаешь, что на тебя снизошла «благодать Божья». Но пусть решают твои близкие, твое начальство и подчиненные, друзья и враги, чего на тебе отныне больше: винограда или шипов. В конце концов, эти «колючки» в тебе и покажутся благодатью, но берегись, ибо это означает для тебя огонь. Тут Спаситель становится предельно серьезным. Иные, вступаясь за пророков, возразят: «Конечно, и у лжепророков есть свои теневые стороны, но отвергать то хорошее, что в них есть, не по-христиански». Иисус подобное возражение решительно, как опасное, отвергает. Если ты видишь, что дерево колючее, ясно, какие у него корни, винограда от него не жди. Божественное все хорошо и от своих корней не отрекается; человеческое же все гнило, до самых корней. Но такое суровейшее осуждение нашего рода возможно лишь на фоне таких ярких явлений, как пророки, особенно когда они обещают нам нечто совершенно новое.