Лестница. Плывун: Петербургские повести. - Александр Житинский

Вот так обстояло дело с Толиком. Почему же Наденька решилась окончательно забрать его к себе лишь вчера и так внезапно?

Несомненно, решение это назревало давно, и если бы Георгий Романович оказался другим человеком, Толик бы уже находился в семье. Кроме того, подействовала, видимо, угроза потерять мальчика, исходившая от сестры. Скорее же всего, Наденька измучилась душевно и истерзала себя и возненавидела за допущенную некогда ошибку, которая выглядела так привлекательно, но тем больнее отозвалась теперь.

И все-таки как это решение было связано с приходом Пирошникова? Этот вопрос волнует и меня, и было бы слишком простым делом ответить на него в том смысле, что Наденька, мол, с самого первого дня решила поставить Владимира перед свершившимся фактом.

Не так это все просто! Приведя Толика, Наденька придумала ему совсем другую историю, а следовательно, она рассчитывала на скорый уход Пирошникова, ибо в противном случае ложь скоро бы всплыла на поверхность. Впрочем, что там рассуждать! Отчаяние, с каким Наденька боролась в последние дни за своего сына, которого уже трудно было оторвать от деда и бабки — трудно даже территориально, так сказать, не говоря уже о душе мальчика, — это отчаяние толкнуло Наденьку на последний шаг, когда она, явившись к родителям, объявила, что у нее новый муж, который хочет жить с ее ребенком. Только такой довод подействовал. Кстати, и брат Ленька, которого мы уже знаем по эпизоду допроса Пирошникова, мог подтвердить Наденькины слова о новом муже, что он и сделала, умолчав, слава богу, о некоторых его странностях.

Все вышеизложенное, включая свой маневр по захвату Толика, Наденька и рассказала Владимиру, украсив рассказ некоторыми подробностями, которые я опустил для связности. Излишне говорить, что манера изложения целиком авторская, ибо Наденькиному рассказу ирония присуща не была, хотя, с другой стороны, в ее речи не было и намека на жалобу или какой-нибудь расчет.

Наш герой слушал бесхитростный Наденькин рассказ с благодарностью. Мне кажется, что именно это слово наиболее точно подходит к состоянию Пирошникова. В самом деле, хотя и жалость его брала, и страх за судьбу мальчика, более всего молодой человек был благодарен Наденьке, которая так просто и доверчиво изложила ему события своей жизни, что Пирошников невольно почувствовал себя сопричастным ее судьбе и даже, как ни странно, ответственным за нее. Последнее настолько в новинку было для Пирошникова, что он на мгновенье ощутил испуг, с которым легко было бы справиться, отнесись он к рассказу Наденьки иронически, как это сделал автор. Но, слава богу, Пирошникову не захотелось так к нему относиться.

А Наденька, закончив историю, не стала спрашивать у Владимира совета, как не стала и жаловаться на возникшие трудности, а, умиротворив душу исповедью, сказала с улыбкой, как бы приглашая Пирошникова посмеяться над ее собственным неразумием:

— Слишком все сложно, правда? И глупо… Давай-ка, спи.

Однако, произнеся такие слова, Наденька внимательно следила за молодым человеком, ибо в глубине души опасалась сейчас легкого тона или пренебрежения. Пирошников же не стал ничего говорить, а лишь обнял Наденьку за плечи и с минуту не отпускал. Поначалу он искал каких-то слов, но все они казались ему неподходящими, а затем, почувствовав, что никаких слов и не нужно, что между ним и Наденькой установилось доверие, которое может обойтись и без объяснений, наш герой успокоился, и теперь его спокойствие и участие передавались Наденьке непосредственным, хотя и таинственным путем из души в душу.

Наденька встала и отошла к дивану, пожелав Пирошникову спокойной ночи, а он вытянулся на одеяле, пребывая после услышанной истории в ясном и гармоничном, я бы сказал, состоянии духа, как будто уже что-то решилось для него и стало понятным, хотя мысли еще не дошли до этой ясности и понимания.

Его собственные невзгоды отступили на второй план и забылись, а от этого на душе стало легко. Пирошников успел еще удивиться такой перемене, но углубляться в ее причины не стал и через несколько минут заснул, провожаемый в сновидение долгим и неотрывным взглядом Наденьки, которая смотрела на него с дивана, лежа рядом с Толиком и чувствуя его детское дыхание у себя на затылке. Потом она повернулась к сыну и закрыла глаза.

Второй сон Пирошникова

Может быть, потому, что Пирошников спал на твердом и холодном полу, да еще без одеяла сверху, снились ему льды, которые надвинулись на него внезапно громадными голубыми полями с торчащими тут и там острыми торосами; льды прозрачные, лишенные снежного покрова и блещущие под солнцем стеклянными своими гранями. Наш герой в неприспособленной для таких условий одежде шел по льдине с ружьем, поминутно скользя и падая, но тем не менее зорко высматривая какую-то добычу — какую именно, совершенно неизвестно, поскольку Пирошников, несмотря на полную приключений молодость, на Севере никогда не был и, следовательно, охотиться на моржей и белых медведей возможности не имел.

Ощущение неустойчивости на гладком льду не покидало нашего героя и раздражало его. В особенности трудно ему приходилось, когда на его пути встречались трещины, заполненные черной дымящейся водой, через которые нужно было переправляться. И наш герой делал это, каждый раз замирая в страхе и даже закрывая глаза в момент перелета через трещину.

Обиднее всего было то, что Пирошников не знал, куда и зачем он так решительно движется, однако необходимость движения ощущалась им вполне определенно. Он попробовал передвигаться вскользь, и такой способ себя оправдал. Разбежавшись короткими и неуклюжими шажками, наш герой оттолкнулся и заскользил по льду, балансируя руками. Его закрутило, он несколько раз сделал полный оборот, но продолжал скользить без всякого трения, а, как известно, тело, движущееся без трения, не теряет своей скорости. Пирошников ехал и ехал, поддерживая равновесие и радуясь найденной возможности, как вдруг вдалеке показалась новая трещина, надвигающаяся с жуткой неотвратимостью. Наш герой попытался затормозить, но куда там! — уцепиться было совершенно не за что, и движение продолжалось с той же скоростью, что и прежде. Тогда он с размаху повалился на лед, растопырив руки, и продолжил путешествие на животе. Трещина приближалась! Пирошников использовал и ружье, однако оно не оставило на льду даже царапины. Как ни был озабочен своим положением молодой человек, он заметил, подкатываясь к трещине, что там происходит нечто необычное. Как удалось разглядеть, в ней, отфыркиваясь, плавали три головы; плавали в полном молчании, так что непонятно было — терпят ли они бедствие или развлекаются.

Подкатившись еще ближе, Пирошников понял, что одна из голов принадлежит дядюшке, который, повернувшись к нашему герою и производя плавные движения руками в воде, улыбался доброй улыбкой знающего человека, как бы приглашая Пирошникова присоединиться к компании.

— Человек бороться рожден, — наставительно сказал дядюшка, сплевывая воду. Пирошников успел еще раз посмотреть на него и закрыл глаза, ожидая падения в пучину.

Он уже был готов с головою окунуться в обжигающую воду и чуть было не проснулся от внезапности впечатления, однако видение исчезло, и наш герой оказался в снегу, который окружал его со всех сторон, плотный, как вата, и почему-то теплый. Пирошников принялся разгребать снег руками, стараясь прежде всего отодвинуть его от лица, чтобы разглядеть обстановку. Ружья при нем уже не было, и молодой человек не мог с точностью определить — стоит ли он на чем-нибудь твердом или плавает в этом густом снегу. Огромные хлопья снега, сдвигаемые руками Пирошникова, слипались в комки, но продолжали кружиться вокруг его лица, и он уже устал их отгонять. Хорошо еще, что снег был теплый, так что наш герой даже вспотел, барахтаясь в нем. На мгновенье в метре от него мелькнула какая-то фигура, и Пирошников сделал движение ей навстречу.

Это была Наташа, которая, запрокинув голову с распущенными своими волосами и закрыв глаза, слепо тыкала раскрытой пятерней перед собою, а другую руку прижимала к груди. Вид у нее был отчаянный, и Пирошников попытался ей помочь, однако нога его провалилась в снег, когда он пожелал сделать шаг, а протянутая к Наташе рука лишь загребла пригоршню снежных хлопьев.

К сожалению, Наташа не открывала глаз, боясь, видимо, слепящего снега, а потому не видела Пирошникова, и он один стремился к ней. Однако из этого мало что получалось. Фигуры Пирошникова и Наташи исполняли какой-то сложный танец, похожий движениями на современный балет или плавание космонавтов в невесомости. Ни разу не удалось Пирошникову коснуться Наташи, и он с горечью наблюдал, как она постепенно удаляется от него и расплывается в снежных пятнах. Еще минута, и нашему герою осталось лишь зрительное воспоминание, которое он заставлял себя поддерживать, но безуспешно, поскольку мельтешение снега быстро рассеяло картину и вновь оставило Пирошникова одного.