ПГТ - Вадим Сериков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Отец Виталий уверен, что это он его там, на скамейке, встретил, – закончил свой рассказ Дима.
– Кого "его"? – не понял я.
– Его, – и Вадик со значением поднял палец к небу, – Гавриила, Архангела.
"Они тут все сумасшедшие", – подумал я. Но вслух сказал:
– А чего же он из своего Прелестного в Разумное переехал? Предпочел разум красоте?
Дмитрий с укором посмотрел на меня: шуток по поводу названия села он, как я понял, не любил.
– Так здесь настоятель наш помер, старый был. Вот отца Виталия и двинули на повышение. Поле деятельности тут – закачаешься, работы – непочатый край. Только он и может справится. Человек-мотор.
И с этими его словами мы вступили на порог разуменского храма.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Банный день
Христорожденственская церковь была довольно просторной и светлой – не чета некоторым. Я не люблю старорусские храмы с их полумраком и крохотными окошками. В них ты чувствуешь себя маленьким и ничтожным. Зоя Павловна, моя начальница, говорит, что это способствует более глубокому покаянию. А я думаю, что это способствует лишь депрессии.
Никогда вот этого не понимал: я никого не убиваю, не краду, жене не изменяю. Ну, почти. Пью иногда, это да. Но человеческого облика не теряю. И в чем мне каяться-то? В чем мне бить себя в грудь и раздирать рубаху? Большие путаники эти православные.
В центре зала стояла группа людей, являющая собой сонм разнокалиберных и разновозрастных теток. В платочках, конечно. Как цыплята наседку обступили они высокого, в бороде и очках, священника. Был он не очень… как это у них называется? Ах, да, не очень "благообразен". Борода присутствовала, а вот стрижка – короткая, почти под "ноль". Как у меня. Что это было: борьба с ранней лысиной или дань удобству, я так и не понял.
– Это он, – негромко сказал Дима, – пойдем, послухаем. Мне нравится наблюдать, как Виталий с нашими приходскими бабами общается. Он им про Фому, они – про Ерему. Дуры, конечно. Но незлые. В основном, – резюмировал он и двинулся в сторону стихийного собрания. Я последовал за ним.
Лидировала необъятных размеров тетя в расшитом яркими цветами платье и ядовито-зеленой косынке.
– Батюшка, – говорила она обиженно-плаксиво, как ребенок. Как ребенок, когда у него забрали гвоздик, который он планировал сунуть в розетку. – Батюшка, научите ее.
– Кого "ее"? – спокойно спрашивал отец Виталий, явно привыкший к подобным сценам.
– Да Тоньку Колмакову. Она домой уже побежала, лишней минуты в церкви ж не побудет, но в следующий раз скажите ей на исповеди.
– И что сказать?
– А она подходит ко мне, и давай лясы точить, донимать меня, торкать. А я ведь, батюшка, только причастилась, а она сразу после Таинства вот так со мной! Да как же оно такое можно? Неужели ж она, бестолковая, не понимает? Скажите ей, дуре, что нельзя так, батюшка, родненький!
Судя по всему, тетка могла еще долго жаловаться, потому как сам процесс доставлял ей истинное удовольствие. Но отец Виталий перебил ее:
– Знаете, а я ведь тоже только что причастился. Но вот стою, слушаю вас.
Тетка открыла рот и замерла. Я посмотрел на Дмитрия. Он восхищенно поднял палец вверх, а потом опустил его вниз. Я понял эту жестикуляцию, как: "Молодец. Насмерть".
Тетка развернулась, да так и пошла с открытым ртом к выходу. Остальные слушательницы, поняв, что ничего интересного больше не произойдет, тоже рассосались.
– Отец Виталий, – позвал Дима, – можно вас минут на десять.
Они троекратно расцеловались. Мне, знакомясь, священник пожал руку. Это порадовало. Маловато во мне толерантности для поцелуев с мужчинами.
– Отец Виталий, – начал я уверенно (а нечего мне пресмыкаться с самого начала, я не тетка, мы на равных), – я занимаюсь краеведением, и меня интересует семейное захоронение помещиков Бужениных. Я хотел бы восстановить их родословную после революции, здесь очень много пробелов.
– Конечно, – сказал священник, – пойдемте посмотрим, пока у меня перерыв.
Но не успели мы выйти из храма, как к нам подошел мужчина. Мужчина вида серьезного, период его возмужания явно пришелся на девяностые годы прошлого века. Было очевидно, что большую часть жизни сей муж посвятил накачиванию мускулатуры, но в последние годы променял данное обременительное занятие на обильные трапезы с не менее обильными возлияниями. Об этом свидетельствовал туго обтягивающий футболку живот. Довершала образ золотая цепь на мощной шее. В руках серьезный мужчина держал толстую связку свечей, которую бесконечно вертел.
– Эта…, – сказал посетитель неуверенно. Неуверенность претила ему, была непривычна и некомфортна. – Уважаемай…
– Можете обращаться ко мне отец Виталий, – мягко сказал священник.
– Эта.. Отец Виталий. Хотел тут спросить…
– Конечно, спрашивайте.
– Я вот уже месяц сюда хожу, эта… молюсь, свечи ставлю, а Бог не помогает. Баба одна, свечками которая торгует…
– Свечница, – пряча улыбку, подсказал отец Виталий.
– Во, точно! Так баба эта, типа, сказала, что надо сорокоуст заказать. Я проплатился, так опять без движения. Может, эта… вы за меня помолитесь? Вы же тут главный, типа.
Слова эти – "Бог", "помолитесь" давались мужчине с явным усилием. Язык его спотыкался о них, как спотыкается младенец, делающий первые шаги.
– Какую же помощь от Господа вы ждете? – спросил священник.
Выяснилось следующее. Открыл этот человек баню. Парилочка, венички, комнаты отдыха. Здоровье и чистота. Но дела шли из рук вон нехорошо. Бизнес был убыточным.
– А девушки по вызову приезжают? – голосом самой невинности спросил Виталий.
– А то! – с некоторым даже удивление ответил искатель Божьей помощи. – Эта… Без этого дела не делаются. Помыться и в ванне можно.
– Понятно, – сказал отец Виталий и покачал головой в знак того, что ему действительно все понятно. – То есть, с проституции кормиться хотите и просите Бога помочь. Так?
– Ага, – радостно закивал головой бизнесмен.
– Понятно, – еще раз повторил Виталий. – Ну, смотрите. Допустим, есть у вас партнер. По бизнесу. Вы с ним по-честному делите все заработанное, помогаете, себе лучше откажете в чем-то, чем ему. А он вам нож в спину втыкает. Как вы к этому отнесетесь?
– Я… эта…, – лицо мужчины покраснело от напряжения мысли, – перестану его уважать!
Сказал, как выдохнул. Ему явно хотелось предложить другой порядок действий, например, "зарою его в лесу", но чудовищным усилием воли он сдержал себя.
