ПГТ - Вадим Сериков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подъехав к опушке леса, они остановились и начали распределять роли. Ну, дело охотничье, я, конечно, эксперт, но в этом не очень понимаю. Знаю лишь, что так всегда делают: распределяют роли. Как в театре. Да, Олег, понтов нагоняют, я тоже так думаю.
Охотники с ружьями наперевес углубились в лес, а Георгий остался в кунге. И даже придремал. Известное дело: солдат спит – служба идет, и не воспользоваться таким моментом было грех.
Что произошло в глубинах леса, Гоше доподлинно неизвестно. Так, Гоша? Неизвестно? Видишь, Олег, неизвестно. Но в результате этих мероприятий Михайло Потапыч, отступая от осадивших его врагов, оказался возле кунга. К моменту своего появления он был раздражен до невозможности. Всей своей звериной натурой чувствуя преследователей и увидев перед собой машину, медведь решил, что окружен. И озверел по-настоящему.
Георгий, к тому времени уже хорошо выспавшийся и любовавшийся через открытую дверь кунга живописными пейзажами, был очень испуган, увидев несущегося к нему на огромной скорости медведя.
– Ты, Дима, очень политкорректен, – вставил Гоша.
– Да, дорогой, я политкорректен, и горжусь этим. Но ради тебя и истины скажу, как есть. Он немедленно описался. Причем так, как никогда до этого в жизни. Даже в раннем детстве.
Тем временем медведь практически подбежал к двери и собирался ворваться в кунг. Но тут громыхнул выстрел, и здоровенная туша обрушилась на землю возле машины. По счастливой случайности, рядом оказался один из настоящих охотников.
Гоша сидел в кунге ни жив ни мертв, и думал, что в этой жизни есть масса прекрасных вещей. По сравнению с медведем. Служба армейская – вообще сахар. Георгий даже нашел в себе силы встать, чтобы пойти переодеться, но… Но охотник, его спаситель, громко закричал, призывая никого не двигаться, итем более к медведю подходить.
Опыт его не подвел, ибо еще через мгновение медведь с ревом вскочил на задние лапы и ударил когтями по кунгу, пробив металл насквозь!
До этого момента Гоша был уверен, что отлично пописал, и в нем точно уже не осталось ни капли влаги. Правда, Гоша? Но нет! Запас оказался просто огромным. Понятно, что это противоречит всем законам физиологии, но факт остается фактом.
Второй выстрел таки окончательно угомонил разбушевавшегося зверя. Но Георгию было уже все равно. У него и так наступил катарсис. Нет, Гоша, я не знаю таких слов, придумываю на ходу.
Из лесу прибежали остальные. Восхищались размерами добычи. Радовались. Гоша тоже радовался вместе с другими. Он всему теперь радовался.
– Вот вы ржете, – сказал Георгий, – а я в туалет три дня не ходил.
И тут мы поняли, что спалили мясо.
***
– Слушайте, друзья мои, – сказал я, когда мы аккуратно, чтобы не видела Элен, соскребли нагар с кусков. – Вы не скажете, где тут захоронение помещиков Бужениных? Может есть у них какой-нибудь склеп фамильный?
Байки – байками, но пора и честь знать. У меня же работа.
– Склеп есть, – кивнул Дмитрий. – Прямо рядом с храмом нашим.
– А как бы мне туда попасть? – я сделал просительное лицо.
– Так а я тебя завтра отведу. Это нужно с настоятелем местным, отцом Виталием, решать. Ключи у него, всех подряд не пускают. Боятся гопников всяких. Гошка-то у нас атеист, хоть и монархист. Его туда на пушечный выстрел не подпустят, – и Дмитрий подмигнул нам обоим.
– От мракобеса слышу! – парировал Георгий. – Ладно, пойду я. Завтра народ гонять ни свет ни заря, заказ большой у нас.
– Да, действительно, пора закругляться, – подытожил Дима.
Начали прощаться. Я пожал руки мужчинам, поцеловал ручку молчаливой Элен. Она смутилась.
– Ты нам теток тут не порти, – сказал Георгий. – А то уедешь, а нам потом пожизненно ручки им целовать.
– А я готов, – гордо молвил Дима. И поцеловал жену. Только почему-то в щечку.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
И только Небо неизменно
По дороге к храму Дима что-то говорил, но я отвечал механически. Погрузился, так сказать, в себя.
Отношения с Богом у меня сложные. Видимо, потому, что Он меня любит, а я его – нет. Это не значит, что я какой-то ярый противник религии. Просто равнодушен. У них, у православных, это называется "теплохладен". Знаем, читали.
А еще у меня к Богу есть ряд претензий. Набор стандартный: войны, страдания детей, Джордано Бруно. "Как же Вы допустили?"
К священникам же я отношусь несколько проще. Люди как люди. Я далек от мысли, что служители культа все, как один "толстые попы на мерседесах и с телками". Но и святых среди них тоже немного. Как и среди нас. Делают люди свое дело, и пусть делают. Мне оно кажется в меру бессмысленным. Но кому-то оно, дело это, наверное, необходимо.
Впрочем, с попами близко я никогда не общался. Вот и познакомлюсь заодно. Задам пару, так сказать, мировоззренческих вопросов.
– …отец Виталий – это человечище! – прорвался в мои тягучие мысли бодрый голос Дмитрия. – Дизель. У него энергии – на десятерых. А то и на пяти… на пятидесятерых. -
И мастер задумался. Явно над тем, есть ли в русском языке такое слово – "пятидесятерых".
– Нет, – сказал я.
– Что "нет"? – немного опешил Дима.
– Нет такого слова в русском языке – "пятидесятерых".
Мастер посмотрел на меня с некоторым испугом. "Мысли читает, – наверняка подумал он. – Надо думать аккуратнее, не всю правду".
– Ладно, – прервал я его суеверный трепет, – неважно. Расскажи про отца Виталия.
И Дима рассказал.
Виталий был родом не из Разумного, а из деревни километрах в двухстах. Деревня называлась Прелестное.
Дедушка его в достаточно зрелом возрасте наложил на себя руки. С бабушкой тоже было не все просто – гуляла по молодости, как кошка. А папа будущего священника бегал по деревне в "белой горячке" и частенько колачивал маму. Поэтому еще в школе Виталик решил, что он обязательно должен разобраться с тем, какие причины делают людей злыми и несчастными. И как можно сделать их, людей, добрыми и счастливыми.
После школы Виталий уехал в Белгород и легко поступил на факультет психологии: в школе учился он отлично. Психология была для него единственным видимым путем,
