Разделенный человек - Олаф Степлдон

Несколько позже приехал его друг-психиатр. Он долго беседовал с Виктором, а сэр Джеффри изложил ему итоги своих изысканий. Врач пришел к выводу, что второй Виктор – настоящий Виктор или более развитая часть целого, нынешний же Виктор – не более чем осколок. Он предположил, что объединение двух личностей создаст Виктора, не менее блестящего, чем ныне отсутствующий, но более уравновешенного. Для такой попытки он считал необходимым поместить молодого человека в его частную лечебницу. Сэр Джеффри обещал, что попробует добиться от сына добровольного согласия. Но Виктор встретил его предложение нервозной яростью и жалостью к себе.

Проходили недели. О возвращении на прежнюю работу речи не заходило. Сэр Джеффри, хоть и не говорил этого вслух, был убежден, что мальчик не в состоянии брать на себя ответственность. Он все еще страдал от приступов черной депрессии и впадал иногда в ступор, граничащий с комой. Придя в себя, он почти все время тратил, гоняя на машине по округе (спортивный автомобиль для него сохранили). Кроме того, он много охотился. И пытался снова втереться в местное общество. Эти попытки не приносили больших успехов, поскольку люди настороженно относились ко всякой эксцентричности.

Через пару месяцев сэру Джеффри стало ясно, что состояние сына не меняется. Тот жаловался на жестокие головные боли, которые часто требовали двенадцатичасового сна. Однажды он объявил, что ведет отчаянный бой за свой рассудок «против сил тьмы». В ответ на расспросы он пояснил, что ему приходят мысли, совершенно чуждые его природе: безумные соображения о классовой борьбе, отказе о религии, сексуальных свободах. Кроме того, его якобы преследовало «чумазое лицо той девки». Сэр Джеффри поневоле решил, что пришло время отправить Виктора лечиться даже вопреки его желанию.

Ему пришла неожиданная идея: Мэгги могла бы уладить конфликт двух Викторов, вернув того, которого любила. Он подумывал связаться с девушкой, но со дня на день откладывал это предприятие, опасаясь неловкости. Действовать в конечном счете начала сама Мэгги.

Добравшись наконец до дома, где проживал Виктор, она встретила большую настороженность со стороны хозяйки – та не считала уродливую девушку подходящей партией для своего любимого жильца. Однако искренность и нескрываемое отчаяние Мэгги в конце концов завоевали ее сердце. Миссис Вилрайт рассказала о визите сэра Джеффри и дала его адрес. Мэгги написала ему, не откладывая, сообщила суть своих отношений с его сыном и умоляла позволить ей встречу с Виктором в надежде, что ее присутствие «вернет ему здоровье». Тем временем она удвоила усилия, пытаясь излечить его телепатически.

Сэр Джеффри боялся, что Виктор придет в ярость, встретившись с Мэгги лицом к лицу, и эта вспышка окончательно сломит его рассудок. Но сам отец счел за лучшее встретиться с девушкой, чтобы составить мнение о ее характере и подумать, нельзя ли так или иначе использовать ее помощь. Поэтому он ответил осторожным письмом, объяснив, что желал бы лично обсудить дело, прежде чем позволит ей повидаться с сыном. Он предложил ей встретиться. Поначалу он не знал, как держаться со служанкой в такой деликатной беседе, но, поразмыслив, понял, что, если хочет от Мэгги помощи, должен отнестись к ней со всем уважением, причитающимся женщине, которой так восхищался Виктор. Поэтому он выбрал ее выходной день, чтобы пригласить Мэгги в небольшой ресторан городка, где та работала.

Мэгги произвела на сэра Джеффри сложное впечатление. Он, как и Чурбан, нашел ее лицо отвратительным, но ее прямота и безыскусные манеры привлекали его так же, как настоящего Виктора. К тому времени, как подали кофе, старый джентльмен с ортодоксальными вкусами в отношении женской красоты стал находить очарование даже в ее необычном лице. Конечно, она была слишком низкого происхождения, чтобы стать парой сыну успешного колониального чиновника, но, черт побери, она и не грязная девка, какую описывал нынешний Виктор. Сэр Джеффри сам не заметил, как перешел от формальной вежливости к искреннему дружелюбию. И все же он не разрешил Мэгги увидеться с сыном. Сказал, что потрясение может оказаться слишком сильным. Вместо этого он предложил рассказать Виктору о встрече с ней и создать в глазах молодого человека более правдивый образ той, кого тот любил в другой фазе. Для этого сэр Джеффри попросил Мэгги подробнее рассказать о своих отношениях с Виктором и о своем прошлом. Она с радостью исполнила просьбу, рассчитывая (как она мне сказала) перелить в сознание старика чувство счастливой гармонии и взаимной зависимости, возникшей между ней и Виктором. Если она и промолчала о мрачном опыте Абердина и Глазго, винить ее в этом сложно.

Встретив вернувшегося домой сэра Джеффри, Виктор как будто почувствовал, что отец в чем-то предал его. Он держался так подозрительно и озлобленно, что сэр Джеффри счел пока неуместным рассказывать о состоявшейся беседе. На следующий день Виктор жаловался на «страшную головную боль» и головокружение. «Эта грязная девка, – сказал он, – снова меня преследует. Хуже прежнего». Тогда сэр Джеффри изменил свое решение и выпалил: «Ты несправедлив к ней. Я с ней виделся, и хотя она, конечно, вовсе не хороша собой, но показалась мне заслуживающей всяческого восхищения». Виктор во весь рост вытянулся на кушетке, дрожа от бессильной ярости. Потом он закрыл глаза и замер с мученическим выражением лица. Отцу стало неприятно смотреть на сына, и он, встав, заходил по комнате, описывая свои впечатления от Мэгги. Остановившись наконец, он заметил, что Виктор как будто уснул: голова запрокинута, подбородок обвис. Отец напрасно пытался его разбудить. Не зная как быть, сэр Джеффри присел и стал наблюдать за сыном. Немного погодя тот закрыл рот и открыл глаза. Сэр Джеффри подметил в нем едва заметную перемену. Широко открытые глаза смотрели живо – перед отцом было лицо с фотографии, оставшейся у миссис Вилрайт.

Виктор сел, потянулся и рассмеялся:

– Слава богу, я проснулся! – Всего несколько секунд он недоуменно озирался, затем встретился взглядом с отцом и спокойно улыбнулся: – Спасибо, папа, что был добр ко мне в эти ужасные месяцы и что принял мою сторону против сонного болвана, притворявшегося мной.

Сэр Джеффри не отвечал. Перемена, случившаяся с сыном, заворожила его.

– Слушай, – продолжал Виктор. – После обеда я мчусь к Мэгги и все улаживаю. Потом, если позволишь, вернусь на время сюда и все тебе о ней расскажу. Поверь, я куда больше ценю отца, чем другой его сын, особенно после этих недель и того, что ты сейчас сказал о Мэгги.

Он светло, как на фотографии, улыбнулся.

Новый Виктор, разумеется, сохранил все воспоминания старого. После короткой растерянности он четко осознал,