Разделенный человек - Олаф Степлдон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Виктор рассмеялся, как бы извиняясь за свои фантазии.
Вскоре после того отпуска он и написал мне, предлагая встретиться.
Мы допоздна засиделись в вестибюле гостиницы, пока Виктор не закончил свой рассказ. Усмешливо глядя на меня, мой друг спрашивал:
– Ну, что бы ты сделал на моем месте? Женился бы? Жил бы с ней «во грехе»? И дальше бы тянул такое неловкое положение. Или вовсе порвал бы?
Я только и мог ответить, что если он не хотел себя с ней связывать, то не должен был так часто встречаться.
– Еще бы! – бросил Виктор. – Но ты видишь, как я влип? Что мне делать теперь?
После долгого молчания я заставил себя ответить:
– Либо как можно скорее жениться, либо совсем от нее отказаться. В таком подвешенном состоянии существовать невозможно.
Виктор несколько минут молчал. Потом, выбив трубку и поднявшись, ответил:
– Ну, спасибо тебе. Ты чертовски хороший слушатель. Удивительно, как прочищает мозги разговор с тобой, даже если я и не принимаю твоих советов.
Мы разошлись по комнатам.
9. Движение вперед. С 1924 по 1929
До нашей новой встречи с Виктором прошло пять лет. Большую часть этого времени я учительствовал в Индии. Мне всегда хотелось повидать Восток, и когда выпал случай получить место преподавателя английского в индийском колледже, я согласился. До 1929 года я не возвращался на время отпуска в Англию. Виктор мне иногда писал, но он никогда не был аккуратным корреспондентом, и я мало знал о его делах, кроме того факта, что очень скоро после нашей встречи Мэгги перебралась к нему. В глазах закона они остались неженаты, потому что Виктор все еще боялся нового приступа. Но по духу они были мужем и женой. Настоящее бракосочетание откладывали до времени, когда Виктор почувствует себя вполне надежно, и Мэгги придет время рожать детей.
Навестив их в последний раз, я увидел маленький пригородный дом в одном из северных городков, где работал Виктор. Он сам открыл мне дверь и очень тепло встретил. Пожимая руку, я разглядывал его. Потому что он переменился. Годы оставили свой след на его лице, но кроме примет зрелости было и нечто иное. Новое, непонятное мне выражение: любопытное сочетание мягкости взгляда и жесткости, если не ожесточения в складке губ. Я глазел так долго, что Виктор рассмеялся:
– О да, потрепало меня немножко. А вот ты… ты отлично выглядишь, разве что подсушился на солнце.
Он забрал у меня пальто и шляпу и позвал Мэгги. Та показалась из кухни с гостеприимной улыбкой, в которой я уловил намек на красоту, видимую в ней одному только Виктору. Черты ее лица стали еще резче и непривычнее, чем те, что я видел у официантки восемь лет назад. Но вопреки прошедшим годам и морщинкам на лбу и у глаз Мэгги выглядела очень молодо – несомненно, отчасти от бронзового загара после недавнего отпуска, но еще больше – от общего благополучия и жизненных сил.
Маленькая гостиная была скромно обставлена мебелью, большей частью из светлого дерева, вошедшего тогда в моду. Над камином висела литография по Брейгелю. На другой стене были довольно яркие лесные виды, на мой взгляд, вовсе не во вкусе Виктора. Общее впечатление от комнаты сочетало высокую утонченность и наивность. Занавески напоминали о меблированных комнатах, пусть и очень милых, зато темное шерри мы пили из бокалов шведского хрусталя. Как ни странно, мне совершенно не резало глаз такое странное сочетание стилей. Они складывались в добродушную гармонию, которая, подозреваю, отражала отношения между Виктором и Мэгги.
Я быстро убедился, что их неофициальный брак складывается очень благополучно и что Виктор во многом опирается на Мэгги. Он часто искал ее взглядом, словно просил подтвердить что-то, сказанное мне. Раз, проходя за ее креслом, чтобы что-то принести, он мимолетно коснулся ладонью ее плеча.
Потом, когда Мэгги ушла готовить, а мы с Виктором сидели в садике, он упомянул, что, пока она не стала жить с ним, ему приходилось тратить много энергии, чтобы «держать Чурбана в узде», теперь же, когда его поддерживает ее постоянное присутствие, сил остается больше, и он по-новому ощущает покой и надежность. Только расставшись с ней больше чем на неделю, Виктор ощущал прежнюю потребность следить за собой, да и то она сказывалась скорее в смутном чувстве одиночества и тревоги, а не в виде настоящей угрозы.
Мэгги помогала ему и делом. Кроме того, что вела дом, она включилась в работу Виктора. Она посещала все его вечерние курсы и завязала настоящую дружбу с некоторыми его учениками. По-видимому, она играла важную роль в его деятельности.
– Когда Виктор работает над новой темой, – сказала она, – первый опыт всегда проводится на собаке, в смысле – на мне. Иногда бедной псине приходится тяжело, и она невольно засыпает. Бывают и нервные срывы, как у тех несчастных животных, которых какой-то великий русский экспериментатор мучил непосильными тестами на разумность. А бывает, что влюбленная собака заслушивается, забыв о вязании. Иной раз она задает столько глупых вопросов и выуживает столько трудных мест, что бедный Виктор забывает о вежливости.
Здесь вмешался Виктор:
– И тогда мне приходится идти и все переписывать. О да, она очень полезна как критик, хоть и выжимает все силы и корчит из себя тупицу. Как же я ненавижу ее в эти минуты!
На его занятиях Мэгги (как я понял) наблюдала за реакцией студентов и отчасти за самим Виктором. По дороге домой она докладывала ему, что заметила, иногда возражала против манеры изложения или предлагала обратить особое внимание на какого-нибудь оробевшего или потерявшего веру в себя ученика.
– Фактически, – подытожил Виктор, – ее работа – устраивать мне головомойку.
Во время моего короткого визита Виктор высказал сомнения относительно одного классного старосты, который слишком ретиво и не слишком честно отмечал присутствующих. Что тут делать несчастному куратору? Притвориться слепым или поднять шум, вызвав бесконечные разбирательства? Он не столько просил совета, сколько делился проблемой. Меня позабавило, как повела себя Мэгги. Я видел, как она бросила на мужа косой взгляд и молча продолжала вязать. Помолчав, спросила:
– А если ты поднимешь шум?
– Скандал, злоба и санкции от минобра.
– А если притворишься слепым?
– Ничего не будет. Даже государственный грант, выделенный на этот курс, не изменится – слушателей теперь более чем достаточно.
– Тебе что важнее – образование для рабочих или собственная праведность?
Он рассмеялся и обратился ко мне:
– Ужас, с какой аморальной женщиной я связался. Нет, чтобы направлять на праведный