Когда под ногами хрустит империя - Вера Ковальчук

и начал разбивать Метрополию на области. В принципе, и так можно предположить, кто именно может планировать выступление против правящей фамилии. Если их всех блокировать сейчас, они не смогут действовать, и у короны будет время закончить расследование.

– Ты предлагаешь начать гражданскую войну из страха, что её начнёт кто-то другой?

– Не из страха. Покушение на наследника престола – достаточный повод, я считаю.

– А я так не считаю. И, полагаю, канцлер тоже. Мы не в том положении, чтоб вынимать меч.

– А император что думает?

– Его величество всегда был осторожен. Он не считает, что дело зашло так далеко.

Кенред пожал плечами.

– Боюсь, не могу согласиться. Нынешняя ситуация – из тех, в которых приходится действовать решительно… Ты ведь говорил с ним об этом?

– В любом подобном разговоре с государем на первом месте всегда стоят факты. Подтверждённые факты, сложенные в систему. А у меня не было ничего, кроме твоего мнения и предчувствий. На таком фундаменте убедительные аргументы не строят.

– Да, понимаю. Но это вновь говорит о том, что я ему не подхожу. Слишком разный взгляд на ситуацию. И так было понятно, что мы не сработаемся.

– И ты слишком молод, чтоб возглавить Генеральный штаб, – примирительно произнёс Бригнол. – Поэтому и пошёл разговор о том, что тебе стоит потрудиться заместителем его главы.

– И ты советуешь мне принять предложение? Прошу, ответь, глядя мне в глаза.

– Тебе придётся, – Взгляд Бригнола не сулил ничего хорошего. – Он настоит.

– Посмотрим, станет ли, – ответил Кенред и отказался объяснять, что он имеет в виду, хотя государственный секретарь попытался надавить.

Но опять же – не слишком. Вряд ли он действительно хотел знать подробности. Наоборот – ухватился за возможность, заторопился и с готовностью свернул беседу. Похоже, Бригнол построил план разговора на ожидании: собеседник сразу заверит, что безусловно готов служить правящей семье несмотря ни на какие угрозы, наверняка подобрал самые убедительные доказательства, что сумеет защитить Кенреда от политических ловушек, попыток спихнуть на него чужую вину, от высочайшей несправедливости и прочих опасностей, подтянул самые свежие аргументы… И отпора, даже такого слабого, не ожидал. А раз заверения не прозвучали, то и обсуждать всё остальное бессмысленно.

«Может быть, ты и хочешь мне добра, старик, – с лёгким раздражением подумал Кенред, – но на свой лад. Примерно как отец. Так дело не пойдёт». Он задержался на пороге особняка, хотя его авто уже подплыло и ожидало с открытой дверцей. Воздух пах дождём и немного – металлом. Так часто пахло в столице. Вечер спускался на город, всюду зажигались огни, далёкие небоскрёбы в деловом центре сияли, как многосегментные фонари. Отсюда до офисных кварталов было довольно далеко: через Золотой холм, потом мимо парка и через реку – но видно было очень хорошо, и выглядело величественно. В той части города очень берегли землю, поэтому строения тянулись всё выше и выше, ввинчиваясь в небеса.

Это аристократический район мог позволить себе спокойно развернуться с постройками, скверами и декоративными озерцами. Он всё равно в разы уступал размерами и деловому центру, и, конечно, спальным многоэтажным окраинам. Вот уж где жизнь кипела практически круглосуточно.

Пока же Кенреда окружал мир, полный покоя, настолько безоблачного, что люди сами стремились наполнить его хоть какими-нибудь конфликтами. Вон, например, две дамы на углу ссорились из-за того, которая из них имела право перейти дорогу первой. Вот зачем оно им надо? Понятно, что дамы скорее всего либо из сословия прислуги, либо ещё какие-то трудяги, потому что аристократки пешком и в одиночестве по улицам не ходят. То есть эти женщины и так обременены обязанностями, тяжело трудятся – и всё равно находят время и силы скандалить из-за незначительной ерунды? Неужели не проще было бы уступить? Он с любопытством посмотрел на ругающихся женщин, но те, будто почувствовали его внимание, быстро закончили спор, не придя ни к чему определённому, и, раздражённые, разошлись в разные стороны.

– Ваша милость, – почтительно окликнул охранник, он же водитель. – Вам передали послание.

– Так перекинь мне на экран.

– Нет. Записку. – И он протянул хитро свёрнутый крохотным конвертиком листок.

– Кто именно? – Кенред протянул руку.

– Мимо пробегал мальчишка, он сказал, что его просили отдать послание, и сразу убежал.

– Ну, разумеется… – Он принялся разворачивать конверт.

Что ж, это вполне разумно: послание, отправленное электронным способом пусть даже через десяток адресов, всё равно можно попытаться отследить. Но как отследишь листок бумаги, прошедший через вторые или третьи руки, не знающие друг друга хотя бы по именам и в лицо? А можно передать послание так, чтоб промежуточные «руки» вообще не видели друг друга.

Листок был обычный, без знаков и вензелей. Внутри – всего несколько строк. Прочтя их, Кенред в задумчивости свернул записку как было и беспокойно покрутил свёрток в пальцах. Едва заметно пожал плечами и сел в машину.

– В Ярим, – велел он. – Но не к замку, а в яримскую Итерпию. Остановись у Каменных рук, там будешь ждать.

– Да, сэр. Вам вызвать охрану?

– Не надо. Обойдусь.

В машине он уткнулся лбом в ладони и замер. Слишком много мыслей теснилось в голове, слишком много предположений и идей. На самом деле, такое множество соображений говорило скорее о том, что единственно верного пути сквозь все опасности нет. Из ситуации нужно было выходить.

Его томило чувство вины. Как любой аристократ (по крайней мере, он считал и надеялся, что остальные мыслят сходным образом) он полагал себя отчасти ответственным за судьбу империи. Ей определённо грозила какая-то опасность, и никак не получалось успокоить себя соображением, что сделано всё возможное. Если бы это было так просто… Как себя ни уговаривай, истина остаётся неизменной: если ты мог что-то сделать и не сделал, эта вина пребудет с тобой до конца.

Будь он каким-нибудь выходцем из сословия трудяг, солдат или даже государевых слуг, аргумента «я сделал всё возможное» ему бы хватило с избытком. Но он принадлежит к числу высшей аристократии, его сословие существует именно для того, чтобы брать на себя ответственность. И если он на это не способен, то зачем он вообще нужен? От этой мысли никуда нельзя было деться, она оковывала и волю, и сознание.

Но и этой слабости тоже не следовало поддаваться. Разве не для того существуют представители высшей знати, чтоб всегда и