Когда под ногами хрустит империя - Вера Ковальчук

– Неважно, какова сумма. В нашем мире запрещена торговля людьми. Это одно из тягчайших преступлений, особенно в военное время. В военное время за такое расстреливают. И совершенно неважно, покупаешь ты или продаёшь человека – наказание одно. – Она тоже перевела взгляд на Кенреда. – Но его милость мог бы, наверное, подарить меня.

У Кенреда дёрнулась щека, как от пощёчины, лицо на миг перекосило, и вид стал таким, словно ему предложили совершить какую-то откровенную мерзость.

– Я не могу вас подарить. Это оскорбление. Лично вам. И мне тоже.

Кира свела брови в линию. Ну, почти.

– То есть, продать меня можно, и это не оскорбительно, а подарить, значит, нельзя?

– Это традиционный момент, – вмешался Райвен. – Касающийся достоинства.

– Чьего же?

– Достоинства обоих.

Она пожала плечами.

– В моих глазах и то, и другое – обычные гражданские сделки. Что обменять на деньги, что на какую-то вещь, что на «спасибо» – суть от этого не меняется. Так что мне не понять.

– Как и мне – вас, – помолчав, ответил Кенред. – С моей точки зрения, отказаться выкупать из плена своего человека, потому что это торговля людьми и запрещено, тоже до крайности странный поступок.

– У нас – закон, причём расстрельная статья. У вас – традиция. Что серьёзнее?

– Мне непонятен именно закон. На войне случается всякое. Да и вне войны – проблему, если она есть, надо решать системно, на мой взгляд, а не обставлять безусловными непродуманными запретами. Тем более если проблема не грозит устоям государства.

– Разве ж не грозит? Есть вещи, которые безусловно плохи в любом случае, – холодно ответила Кира. Но она уже оттаивала – пришлось снова напоминать себе, что она разговаривает с представителями другой культуры, которые совсем не желали оскорбить её или унизить. И они далеки от мысли развлекаться за её счёт – просто обсуждают ситуацию со всех сторон. И явно не понимают, что её никто из правительства даже и не попытается выкупать – о её существовании, вероятнее всего, просто не вспомнят. – Например, это владение людьми.

– Безусловно? Даже если это способ спасти человеку жизнь или обеспечить сносное существование?

– Подобные вещи развращают.

Кенред тяжело и устало вздохнул – как учитель, которому приходится объяснять одно и то же одним и тем же людям по десять раз.

– С развращением души нельзя бороться запрещающими законами. Это бесполезно. Человека надо воспитывать. Системно. И здесь то или иное принуждение к соблюдению традиций оказывается более эффективным, чем даже закон. Дело в том, что когда человек следует традиции, он скорее соблюдает его дух, чем букву. Что и требуется.

– А иногда поверх имеющегося накручивается такой дух, что хоть святых выноси. – Кира смотрела на мужчину в упор. – Люди обожают делать жизнь ближних невыносимой. И они делают это с опорой на традиции. С законом такие штуки не проходят.

– Я говорил лишь о большей эффективности, а не о достижении идеала. Лишь о стремлении к нему.

– Я с вами не согласна.

– Боюсь, чтоб аргументированно со мной спорить, вам сперва нужно будет поближе познакомиться с нашей жизнью, с нашей практикой следования традициям и поддержки их. Лишь потом вы сможете уверенно судить. Не обижайтесь.

Какое-то время она молча смотрела на собеседника. Потом отступила.

– Пожалуй. В чужой монастырь действительно не стоит лезть со своим уставом. Однако то, что традиционалистское общество знать не знает ни о каких интересах личности – это факт. Разве вы будете спорить?

– Факты говорят и о том, – поразмыслив немного, ответил Кенред, – что в большинстве своём люди предпочитают жить в устойчивом и предсказуемом мире, распланированном от и до. Потому старательно поддерживают этот порядок. Именно в рамках традиций людям живётся спокойнее всего. Законы людям этого дать не могут.

– Да они же просто не отдают себе отчёт в том, что может быть иначе! Отсюда и устойчивость!

– О том, что не знаешь, и сердце не болит… Подумайте ещё вот о чём: желания человека безбрежны и бесконечны, как вселенная. Если только дать волю желаниям, сразу станет понятно, что ни один государственный строй не способен полностью их удовлетворить. К тому же, многие человеческие желания и стремления саморазрушительны. Об иных лучше просто не знать, чем потом бороться с ними.

Кира задумчиво теребила край стола.

– Вынуждена согласиться. У каждого пути организации общества есть свои плюсы.

И замолчала.

Райвен, который терпеливо слушал их спор, теперь вопросительно взглянул на Кенреда и едва заметно поморщился.

– Вы извините, но если у вас больше нет вопросов, я бы поехал.

– И речи быть не может! Сегодня ты заночуешь здесь и обязательно поужинаешь с нами. А завтра тебя отвезут… Нет, Райв! Тебе нужно отдохнуть хоть один вечер. Знаю я тебя: если уедешь – сразу вернёшься к работе. Иди, тебя устроят, я уже распорядился.

– Спасибо, – улыбнулся молодой офицер. Коротко поклонился Кире. – Сударыня! – И пошёл к особняку следом за слугой.

Кира обеспокоенно взглянула на Кенреда, но всё-таки дождалась, пока лейтенант отойдёт подальше.

– Что-то случилось?

– Да. Похоже, предложение занять должность в Генштабе мне повторят. Это неожиданно.

– Вы снова откажетесь?

– Уже не смогу. Повторное предложение, если оно прозвучит из уст императора, равносильно приказу.

– Вы думаете, это интрига против вас? – медленно соображала она.

– Надо полагать.

– Так, может, вы сумеете их всех переинтриговать? Есть у вас такая возможность?

Кенред вдруг взглянул на неё так, будто впервые увидел: удивлённо, проницательно, с глубоким интересом. Глазами он улыбался, но губы были плотно сомкнуты.

– Всех, – повторил он размеренно. – Пожалуй, возможность есть. – Отвернулся, покусывая нижнюю губу. – Мне нужно будет уехать на какое-то время, но здесь останется моя матушка, так что вы можете спокойно здесь жить, ни о чём не беспокоясь. Вас здесь никто не обидит, Крей присмотрит за этим.

– Он при вас… вроде порученца?

– Отчасти так. Вас не должно волновать ваше прошлое общение. Сейчас он не позволить себе ничего, кроме того, что я ему прямо прикажу.

Кира кивнула, проглотив комментарий: «Но уж если вы прикажете, то прежнее наше с ним общение лёгкой разминкой покажется». У неё по старой памяти заныли плечи и рёбра.