Когда под ногами хрустит империя - Вера Ковальчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И они к вам прислушаются?
– Обязательно. Допускаю, что моего мнения спросит ещё десяток знакомых, тоже заседающих в Совете, и по той же самой причине, но насчёт них я не уверен. А насчёт этих троих – знаю точно.
– Это немного успокаивает. – Она постаралась улыбнуться. Получилось или нет – знать ей было не дано.
– Тогда позволю себе спросить: вся ли ваша армия пользуется тем оружием, которое мы у вас видели и которым пользовались люди, напавшие на меня?
Кира вскинула голову. Теперь улыбнуться было проще.
– То есть, вы предлагаете мне рассказать вам о нашем оружии. Вы же понимаете, что я откажусь.
– Не совсем так. Я не спрашиваю вас об оружии, я интересуюсь, насколько оно широко распространено. А ещё, конечно, хотел бы узнать, пользуетесь ли вы им потому, что эти ваши пули легко проходят сквозь защитное поле, или же потому, что других вариантов у вас нет.
Молодую женщину словно воздухом под ложечку ударила. Она перехватила дыхание, опустила глаза и несколько мгновений изучала чашку и блюдце. Очень внимательно.
– Так вас пытались убить из нашего оружия именно по этой причине? Чтоб гарантированно пробить защиту?
– Нет. Меня пытались убить таким образом, чтоб списать мою смерть на вас. Но в целом вы уловили суть. Это главная причина, почему империя наверняка не соберётся в ближайшее время нападать на вашу родину. У вас есть оружие, способное пробивать нашу защиту, а у нас такого оружия нет.
– Значит, вас будут живо интересовать наши оружейные технологии. Позвольте, я сразу оговорю: я не оружейник. Я пользователь. Мои знания ограничиваются умением собрать-разобрать и содержать в рабочем состоянии. И только.
– Понимаю. Но и помощь опытного солдата будет полезна. Если вы согласитесь её оказать. А я надеюсь, что сумею убедить.
– Сильно сомневаюсь.
– Что ж… Давайте пока оставим это.
– Собираетесь брать не мытьём, так катаньем?
– Простите?
– Это устоявшееся выражение. Многократно получив отрицательный ответ, вы продолжаете и продолжаете спрашивать. Сдаваться вы не намерены, это понятно.
– Конечно. – Он улыбнулся. – В этом смысл любого успеха: штурмуй, пока не возьмёшь стену… Но я и в самом деле увлёкся, простите. Давайте поговорим о другом. Расскажите мне о вашей обычной жизни. Как вы живёте, чем?
– Не так просто отвечать на подобные вопросы. Сами понимаете – то, что для меня обыденность, в моём представлении не заслуживает обсуждения. Трудно даже сообразить, с чего начать.
– Очень хорошо понимаю. Мне тоже трудно сообразить, что стоит вам рассказать в первую очередь, а что подождёт. Ну, давайте попробуем вместе.
И у них завязался полный искреннего интереса разговор. Кира в изумлении слушала и узнавала, что общество, в котором она оказалась, является строго, более того – сурово кастовым. Да, здесь кроме всего прочего существовало рабство, и рабы в большинстве своём тоже принадлежали к отдельной касте. Но были и внекастовые, и вот в различиях положения тех и других Кира с налёта не разобралась. Однако они определённо были.
Она поинтересовалась существованием социальных лифтов, и на этот раз Кенред не сразу смог её понять, а когда понял – искренне и глубоко заинтересовался, задумался. Для него этот разговор стал чем-то вроде возможности взглянуть на привычную жизнь родного мира словно бы со стороны.
Как ни странно, выяснилось, что как таковые социальные лифты здесь существовали. Во-первых, ступенькой к карьере могла, разумеется, стать армия. В солдаты брали представителей большинства каст, а в критических ситуациях – вообще всех, даже рабов – и выслужить чин было можно, хоть и трудно. История знала одного бывшего невольника, дослужившегося до капитана боевого корабля, о менее удачливых просто не помнили, но их хватало (так заверил Кенред). Во-вторых, имелась ещё каста слуг императорских – это понятие включало в себя людей очень разных профессий, от шпионов и личной прислуги до учёных и высококвалифицированных рабочих, оплачиваемых очень высоко. Кенред рассказал, что эту касту пополняют за счёт самых талантливых детей из бедноты, а выявляют их тестированием и экзаменами, проводимыми на личные средства императора. Иерархия в касте государевых слуг зависит только от личных заслуг и могла вознести на самую вершину. Даже – чисто теоретически – принести аристократический статус.
Слушая Кенреда, Кира подумала, что, должно быть, именно эти слуги государевы и сделали империю такой высокотехнологичной и могущественной. Попутно они же укрепили трон, которым только и держались. Иначе она просто не понимала, как же смогло так головокружительно подняться замкнутое кастовое традиционалистское государство. Это же экономически нелогично!
Но сам Кенред, представитель высшей касты, если и имел мнение на этот счёт, не спешил им делиться, хотя на вопросы отвечал по видимости довольно охотно. Ещё охотнее он слушал её рассказы, задавал уточняющие вопросы, и теперь уже она взглянула на родной мир свежим взглядом. Ей стало неприятно признаваться самой себе, насколько лицемерным было пространство, давшее ей жизнь. Она не стремилась приукрашивать рассказ и отвечала Кенреду настолько честно, насколько могла. И ощутила, что собеседник, пожалуй, понимал из её объяснений больше, чем Кира говорила.
Видимо, как было и с ней, пока она слушала и обдумывала.
Они выпили чай, потом, когда Кира смогла, немного прогулялись по берегу пруда вдоль леса, потом вернулись в дом и сели обедать. Разговор так и длился с перерывами чуть ли не до самого вечера, когда к дому подплыл ещё один роскошный автомобиль, который привёз герцогиню, её багаж и четырёх охранников. Женщина любезно отказалась поужинать в компании, сославшись на усталость, и ушла отдыхать, но наутро уже завтракала с сыном и его «гостьей».
Удивительное дело, просто необъяснимое: она продолжала общаться с пленницей, превращённой в личное имущество, с учтивостью, которая не оставляла желать лучшего. В её искренности никак не получалось усомниться, даже если повторять себе, что всё это – чистое притворство. Да какая разница, искренняя учтивость или нет, если она устойчива, постоянна? Аристократка продолжала улыбаться Кире и не осаживала её даже тогда, когда реплики иномирянки удивляли, ставили в тупик или казались двусмысленными. Тогда дама в недоумении оглядывалась на сына и безмолвно просила растолковать или вмешаться, но добродушие и радушие оставались при ней. Как могут не встретить душевного ответа чужая доброта и демонстрируемая приязнь, если
