Горький сентябрь - Николай Николаевич Дмитриев

– Борода, ты где это такого скакуна раздобыл?

– У агронома отобрал, – бородач усмехнулся. – Он же должен был в отступ идти, а я смотрю, дома сидит. Не иначе немца ждёт. Опять же у него и конь есть да и седло имеется. Ну, я разбираться не стал, чего да почему, конфисковал – и баста!

– И правильно сделал, – одобрил Дед и, глянув на подводы, вдруг подумал, что, имея две упряжки, его воинство может избежать пеших маршей.

Бородач тем временем слез с коня и обстоятельно доложил:

– Я харчей привёз, топоры, пилы, лопаты всё, что ты велел…

– Вот это хорошо, нам же обустроиться надо, – похвалил его Дед и приказал: – Отдай коня, пусть обиходят, и давай за мной.

Дальше Дед, ориентируясь по каким-то известным только ему приметам, полез в чащу и, когда догнавший его бородач спросил: «Куда это мы?..», – коротко бросил:

– Сейчас увидишь…

Дед вывел своего спутника на глухую проплешину и показал на малость привядший куст лещины.

– Тяни…

– Я тебе что, медведь? – недовольно буркнул бородач, однако послушно взялся за куст.

К его удивлению, толстый пласт дёрна довольно легко завернулся, и под ним оказалась деревянная крышка с ввинченным в неё железным кольцом. Не ожидая команды, бородач потянул за кольцо, открыл вход в скрытый лаз и, свесившись туда, удивлённо присвистнул:

– Да тут нам всего и на всех хватит…

Бородач не ошибся. В проникающем через люк свете можно была различить бревенчатую стену узкого подземного сруба, какие-то бочки, завёрнутые в брезент коробки и целый ряд деревянных патронных ящиков, на которых стояла пирамида с двумя десятками карабинов…

* * *

И так находившийся близко немецкий танк, вдобавок многократно приближённый оптикой, казалось, был совсем рядом. Но на него уже легло перекрестие панорамы, и командир батареи старший лейтенант Бахметьев твёрдо знал, он обязан уничтожить врага. Снаряд, только что вложенный им самим в казённик, был последним. Неожиданно вырвавшиеся на шоссе вражеские танки в пух и прах разнесли отступающую колонну, и теперь за спиной старшего лейтенанта полыхал разбитый тягач, а мозг оглушённого взрывами Бахметьева сверлила единственная мысль: лишившееся прислуги орудие всё равно должно выстрелить.

Чётко видимый крест на борту танка стал непомерно большим, и Бахметьев, испытывая злорадную радость, рванул спуск. На таком расстоянии промаха не могло быть, и старший лейтенант ожидал, что от прямого попадания танк разлетится вдребезги, но невыверенный прицел дал сбой, и тяжёлый снаряд, пройдя по касательной, отбил напрочь ленивец, сорвал гусеницу и, разорвавшись рядом, сбросил бронированную махину с дорожного полотна в кювет.

Двигатель танка заглох. Но его башня неожиданно стала поворачиваться, и ствол пушки начал угрожающе целиться в сделавшее свой последний выстрел орудие. Понимая, что сейчас будет, Бахметьев сжался в комок, инстинктивно укрывшись за стальным щитом. Испугаться старший лейтенант попросту не успел. Грохот выстрела он вроде бы ещё расслышал, но потом в голове раздался странный звон, и наступила темень.

Через какое-то время темнота всё-таки отступила, сменившись голубизной, и Бахметьев, глядя куда-то вверх, с трудом догадался, что, отброшенный взрывной волной, он навзничь лежит между станинами. Тело было как не своё, и когда старший лейтенант попытался встать, ему удалось только с трудом приподняться. Голова у него соображала плохо, мыслей никаких не было, но всё равно, собрав остаток сил он подполз к орудию, упираясь дрожащими руками чуть-чуть привстал и, ткнувшись лицом в казённик, опять потерял сознание.

Сколько времени он так пролежал, Бахметьев, даже если бы захотел, всё равно бы вспомнить не смог. Он только почувствовал, что его трясут за плечо и откуда-то издалека, словно сквозь вату, доносится голос:

– Старлей!.. Старлей!.. Ты живой?..

Бахметьев решил, что ему это чудится, и, стремясь избавиться от наваждения, попытался тряхнуть головой, но только бессильно промычал:

– М-м-м…

Однако голос, поначалу звучавший как из-за ваты, не пропал, а, наоборот, стал сильнее, и кто-то уже совершенно точно, ещё раз тряхнув Бахметьева за плечо, отчётливо сказал:

– И правда живой…

Старшего лейтенанта сразу прекратили трясти, зато вместо этого какая-то влажная ладонь, упершись в лоб, приподняла Бахметьеву голову, и в губы ему ткнулось горлышко фляги. Старлей жадно хлебнул, и ему тут же обожгло горло. Во фляге был спирт. Бахметьев начал открытым ртом хватать воздух, и кто-то сразу нагнул ему голову.

– Запей…

Почувствовав вкус воды, Бахметьев странным образом прояснённым сознанием вдруг понял, что пьёт прямо из чьей-то горсти.

– Вот и ладненько… Спирт он того… Сейчас очуняешь… – совсем рядом произнёс ставший на удивление знакомым голос.

Обжёгши нутро, спирт и впрямь подействовал. Во всяком случае, Бахметьев уже вроде осмысленно посмотрел на возившегося с ним командира и, с трудом узнав, не совсем внятно протянул:

– Ка-а-пи-тан А-ста-хов… Ты откуда?..

– Оттуда, – коротко бросил тот и преувеличенно бодро сказал: – Вставай, ты вроде не раненый…

– Зачем?.. – слабо возразил Бахметьев и через силу покачал головой. – Нет, мне от пушек нельзя…

– Какие пушки! – Астахов рывком подхватил Бахметьева и заставил его кое-как встать на подгибающиеся ноги. – Ты кругом посмотри!

Глаза старшего лейтенанта расширились от ужаса. То, что он увидел, совсем не походило на дорогу, по которой совсем недавно отходили остатки дивизии, и замыкало отступающую колонну последнее орудие его батареи. Огромное количество свежих воронок сорвало покрытие, и между ними валялись обломки повозок, догорали машины, и в неестественных позах лежало множество безжизненно-скрюченных тел тех, кто совсем недавно был бойцами.

Тягач, тащивший орудие, видимо, получил прямое попадание, и сейчас там, где раньше была теперь напрочь сорванная кабина, только голо торчали ставшие бесполезными рычаги. Бахметьев с трудом повернул голову и вздрогнул. Орудия больше не было. Похоже, танковый снаряд угодил точно в люльку, разбил откатник, и потерявший опору ствол ткнулся в землю.

Астахов тоже мельком глянул на искорёженное взрывом орудие и сокрушённо встряхнул головой.

– Пушка твоя, старлей, тебе вроде как в последний раз послужила. Все осколки в щит, а тебя, видать, просто волной шарахнуло…

Бахметьев ничего не ответил, у него снова потемнело в глазах, и он едва не свалился, однако Астахов удержал его, крепко прихватив за поясной ремень. Немного постояв так, Астахов ослабил хватку и, убедившись, что Бахметьев как-то держится на ногах, озабоченно спросил:

– Ты как, идти сможешь?

– Не знаю… – Старший лейтенант странно обмяк. – Да и зачем?

– Что? – не понял Астахов. – Ты что сдаться решил?

– Сдаться?.. – удивлённо переспросил Бахметьев. – Нет… Ты иди… Немцы скоро здесь будут, а мне, капитан, хана…

– Ты что, старлей?.. – Астахов снова затряс Бахметьева. – Ты что решил, что я тебя брошу?..

– А чего ж тут