Горький сентябрь - Николай Николаевич Дмитриев

– Ясно, иду, – ответил мужчина и закрыл окно.

А предгорисполкома зачем-то глянул на пустую улицу и дальше пошёл уже задами. Так, миновав дальние огороды, он вышел к реке и у полуразвалившейся водяной мельницы присел на вбитую в берег покосившуюся сваю. Правда, сидеть одному ему пришлось недолго. В течение какого-то получаса к мельнице пришло человек двенадцать пожилых, но ещё крепких мужиков, которые, сдержанно поздоровавшись друг с другом, молча рассаживались по замшелым колодам.

Молчал и предгорисполкома. Он снова вспоминал обкомовское собрание и прикидывал в последний раз, не упустил ли чего. Тогда в кабинете первого секретаря за закрытыми дверями решался вопрос о создании партизанских отрядов в области. Намечались кандидатуры, взвешивались все за и против, однако, когда командиром такого отряда утвердили предгорисполкома, он категорически заявил, что без всякого обсуждения подбирать людей будет только сам. Ему пробовали толковать о коллегиальности, но он сказал, как отрезал:

– Сейчас не то время. – И настоял на своём.

Всей подготовительной работой он тоже занимался лично. Днём решались текущие городские дела, а ночью предгорисполкома садился в кабину доверху гружённого комунхозовского ЗИСа и полевыми дорогам ехал к дальнему лесу, где на опушке его ждали подводы. Особо доверенные люди разгружали машину, и конные упряжки лесными тропами везли доставленные припасы в глухомань, где в полной тайне закладывались партизанские базы.

Собравшаяся у старой водяной мельницы компания на первый взгляд казалась разномастной, но, если присмотреться, можно было заметить и кое-что общее. Эти довольно пожилые мужчины имели при себе туго набитые вещевые мешки, их, в общем-то, простая одежда выглядела добротно, и вдобавок они все как один по примеру их старшего были обуты в хорошие яловые сапоги.

Когда молча сидевший на покосившейся свае предгорисполкома убедился, что все собрались, он, ни к кому, собственно, не обращаясь, спросил:

– Что там на окраине?

– Вроде как всё закончилось, – не совсем уверенно ответил пришедший последним крепкий бородатый мужик, и тогда предгорисполкома сказал:

– Пошли, хлопцы…

Хлопцы, самому младшему их которых было за сорок, дружно поднялись и, вытянувшись цепочкой по вившейся берегом стежке, зашагали к мосту, где на въезде ругались стремившиеся поскорей переправиться за реку опоздавшие. Затор получился оттого, что две особо спешившие повозки сцепились между собой, перекрыв дорогу, и теперь уходившие из города военные вкупе с гражданскими, подбадривая себя матюками, растаскивали застрявшие возы в стороны.

Мост новоявленные партизаны перешли без труда, поскольку никакой охраны уже не было, и их никто не задерживал. Правда, предгорисполкома углядел нескольких бойцов с сапёрными эмблемами, которые пытались вылить на деревянный настил бочку солярки, но им мешали последние удиравшие из города подводы. Было ясно, что мост вот-вот спалят, и предгорисполкома мысленно похвалил себя, отметив, что они поспели-таки вовремя.

Благополучно переправившись через реку, группа двинулась обочиной шоссе, по которому ещё уходили обозы и остатки воинских подразделений. Заметив, что его люди, пытающиеся шагать чуть ли не строем, становятся слишком приметными, предгориспокома почувствовал себя командиром и отдал первый приказ:

– Рассредоточиться!

Дальше все шли поодиночке, но так, чтоб не терять друг друга из виду и, пройдя километров семь, свернули на неприметный просёлок. Здесь они снова пошли группой и, подойдя к дорожной развилке, остановились. Кое-кто, решив, что это долгожданный привал, стал обстоятельно устраиваться на отдых, но предгорисполкома прикрикнул:

– Хлопцы, не расслабляться! – И обратившись к единственному бородатому мужику в их группе, сказал: – Борода, иди в совхоз, забери наши подводы и сразу езжайте в Олений лог.

– Сделаю, дед, не беспокойся, – с готовностью ответил бородач и озорно усмехнулся.

Сначала, услыхав, что его так назвали, предгорисполкома удивился, а потом вспомнив, что ему под пятьдесят и среди своих людей он самый старый, решил, что, пожалуй, для него «дед» самая подходящая партизанская кличка… Неожиданно заимевший прозвище командир, проводив взглядом бородача, ушедшего в одну сторону от развилки, повёл остальных в другую.

До леса, где предполагалось укрыть партизанский отряд, пришлось шагать и шагать. Предгорисполкома припомнил, как быстро он проезжал это расстояние на ЗИСе, и машинально отметил, что теперь придётся рассчитывать на другой темп движения. Тем более, что его партизаны, народ сплошь городской, за этот, в общем-то, недолгий марш выдохлись вконец, и на опушке леса пришлось устроить привал.

Предгорисполкома, первый раз мысленно назвав самого себя дедом, с облегчением расстегнул паркий армяк, ослабил лямки заплечного мешка и уселся на замшелый, густо пахнущий прелью пень. Остальные расположились кто как. Одни просто сидели, набираясь сил для дальнейшего марша, а кое-кто, подложив под голову вещмешок, разлеглись на траве так, будто они уже пришли на место и дальше никуда идти не надо.

Сейчас, глядя на своих, так тщательно подобранных и безусловно надёжных товарищей, предгорисполкома вдруг подумал, а не допустил ли он ошибку, забыв в повседневной городской суете про возраст, который теперь, безусловно, даст знать о себе каждому, кто согласился уйти партизанить. Конечно, на первое время придётся затаиться в лесу и как-то обустроить быт, но вот о том, как быть дальше, следовало основательно подумать.

Поглощённый своими мыслями командир не сразу заметил, что его партизаны совсем уж вольготно принялись доставать прихваченные из дому бутерброды, а в руках у некоторых оказались даже бутылки. Правда, это были не светлые водочные, а тёмно-зелёные, в каких обычно селяне привозят на рынок молоко, но статься могло всякое, и предгорисполкома, внезапно ощутив, как где-то у него внутри проснулся давний ещё старорежимный унтер, рявкнул:

– Кончай ночевать!.. Подъём!

Неожиданно прорезавшийся в голосе Деда командный металл заставил всех, торопливо убрав снедь, подняться. Оглядев своё, чуть оторопевшее от такого тона воинство, командир приказал:

– За мной, хлопцы! – и, прихватив рукой лямку рюкзака, так, словно это был плечевой ремень винтовки, первым пошёл по слабо накатанной колее, уводившей в глубину леса дороги.

До урочища Олений лог надо было идти чащобой вёрст пять, так что к месту будущего лагеря партизаны глухими тропками добрались где-то за час. Укрытая со всех сторон лесом поляна была сухой, открытых подходов не имела, а две или три едва заметные стежки, выводившие к ней, легко перекрывались незамедлительно выставленными постами.

Пока партизаны, скинув лишнюю одежонку и сложив пожитки в общую кучу, прикидывали, где и как ставить временные шалаши, с первого, самого дальнего поста дали знать:

– Наши едут!..

И точно, через какое-то время на поляну верхом выехал ещё раньше отправленный в совхоз бородач, а следом за ним показались с большим трудом продиравшиеся между деревьев две тяжело гружённые подводы. Увидев