Рецидив - Антон Владимирович Овчинников

– Называй меня Иегоаким… – устало проговорил отец, усаживаясь.

– Я знаю, Йоан предупредил меня. – Ответил я ему, чем снова поверг в изумление.

– Тогда ты, наверное, знаешь, зачем я пришел? – спросил меня Иегоаким.

Вместо слов, я подошел к одному из дорожных тюков, сложенных у стены шатра и вытащил из него кожаный тубус с самым дорогим моим сокровищем – пророчествами брата, которые уже начали сбываться.

Отец тяжело поднялся со скамьи и сделал шаг ко мне.

– Я не виноват в его смерти… Я хотел спасти его! – для убедительности он прижал руки к груди, – Прости меня сынок…

Голова его склонилась, плечи ссутулились и он затрясся в старческих рыданиях.

– Мне не за что прощать тебя отец Иегоаким, – ответил я, открывая тубус, – Лучше, позволь, я прочту тебе, что здесь написано.

– Конечно… ведь, я умею говорить по-вашему, но читать… меня некому было научить!.. – ответил Квинт сквозь слезы.

– И был я в духе, и видел я то, что заповедано видеть простым людям… – начал я читать откровения святого духа, изложенные сыном Максимуса.

Я как будто слышал голос Йоана, рассказывавшего перед народом о своих видениях. Часть из написанного я сам рассказывал ему, но многое он увидел самостоятельно, выходя, с моей помощью, на связь с Хранителями.

Я видел, что Максимус с возрастом стал более близок к народу, среди которого он провел большую часть своей жизни. Поэтому прощал ему смерти Ноаха, Йоана и многих других иудеев, к которым он, несомненно, был причастен.

– И лишь народ, перепоясанный, словно мечом, Законом божьим и держащий любовь в руках своих, вместо щита, сможет объединить заблудших язычников, как разбежавшихся овец из стада Господа, что бы излечить их души и вырвать их из пасти дракона, полной, словно зубов, ядовитой лжи! – закончил я, сворачивая длинный лист папируса.

Максимус сидел, закрыв лицо руками, и не двигался. Ему казалось, что он заново переживает события того злополучного вечера в доме Ирода Антипы. Я закрыл тубус и присел рядом с ним.

– Ты помнишь, отец? – сказал я, – Когда я приходил к тебе, первый раз? Ты был совсем другим!

– Я не хочу вспоминать себя тогдашнего, – ответил Максимус, – Воспоминания о прошлом причиняют мне боль…

– Прости, я хотел рассказать, что стало с твоим другом – примпилом, но вижу, что это доконает тебя…

– С Руфием, моим Первым центурионом? – улыбнулся мне отец, – Будь добр, расскажи!

Меня позвали в Гиппос, что за Кинеретом – галилейским морем, там началась какая-то неведомая болезнь. Их лекари были бессильны и я, с учениками, поспешил на помощь.

Солнце двигалось к закату, наша дорога пролегала через заброшенный некрополь70 Гиппоса. Уже можно было рассмотреть видневшиеся вдали городские стены, и подходящий к ним каменный мост акведука, а левее – в голубоватой дымке, проступали воды Кинерета.

Как вдруг! Жуткий человек со страшным ревом, в обрывках некогда дорогой одежды, выскочил из крайнего склепа и, размахивая перед собой обломком ромейского меча, устремился к нам. Из-за длинных свалявшихся волос, его лица почти не было видно. Непередаваемая вонь давно не мытого тела, вперемежку с запахами пота и экскрементов, распространялась от этого создания локтей на сто вперед, отпугивая сильнее, чем его внешний вид.

– Пейвая каго-та мечи к бою! – истошно прокартавило это существо по-ромейски, и выставив перед собой локоть свободной руки на манер щита, уверенно потопало на нас.

«Я вырву кишки этих варваров вместе с моей победой!» – услышал я давно забытый голос.

– Учитель! – Иуда встал передо мной, – Позволь я прекращу его мучения?

Остальные ученики, перехватив поудобней прочные посохи, встали вокруг наших мулов.

– Подожди, друг, Иуда, – мягко отстранил я его с дороги, – Думаю, мы с ним знакомы…

Я сделал шаг навстречу этому человеческому существу и, подняв высоко руку, мысленно приказал: «Остановись! Первый центурион!»

При нашем первом знакомстве, в Кесарии, я не пытался с ним заговорить, хотя прекрасно слышал его и знал, что он также услышит меня.

«Что это за?..» – ромей замер на месте, словно получил удар в щит, но через несколько ударов сердца, справившись с удивлением, продолжил свою атаку, но уже не так решительно.

«Вонючие волосатики! Я еще напьюсь вашей крови, вырежу печень и запеку ее себе на костре!» – столько ненависти и злобы я еще не чувствовал и не слышал!

Хотя, почему не чувствовал?!

В Александрии восторженные люди желали провозгласить меня Машиахом, и возвели на не высокий холмик за стенами города.

– Машиах! Говори, Машиах! – кричали собравшиеся.

Я устало осматривал восторженную толпу, окружившую меня на холме, в первых рядах стояли недавно исцеленные мной торговцы, рядом с ними были их жены и сестры, многие держали на руках детей.

– Люди! – обратился я к ним, – Скоро наступит царство Господне! Верьте обещанному пророками!

И вдруг, с задних рядов послышались истеричные крики, перешедшие в женский визг.

– Адони! – дернул меня за рукав Иуда, – Что-то не так!

Я отмахнулся от него, всматриваясь через головы собравшихся. До меня долетел собачий лай и рычание. Толпа пришла в движение, люди заметались в разные стороны. И тут я заметил, что из городских ворот выбегают вооруженные люди и устремляются в нашу сторону. Среди солдат я увидел огромных собак, с остервенением нападавших на беззащитных людей.

– Что они делают?! – ужаснулся я, – Тут нет оружия!

– Эмил! – окликнул меня по имени Иуда, – Тут нельзя оставаться! – с этими словами, видя, что я не двигаюсь с места, он взвалил меня на плечи и, позвякивая, висящими у него по бокам, сумами с монетами, побежал вниз с холма, прочь от города.

Я пытался остановить его, но он только ускорял бег. Удалившись, от избиваемой толпы на приличное расстояние я заметил, что от черной своры псов отделился один и бросился в нашу сторону.

– Стой Иуда, – приказал я ему, – Нам не убежать от боевого пса!

Иуда опустил меня на землю и, тяжело дыша, выхватил длинный кинжал с резной рукоятью. Когда только успел им обзавестись?.. Огромный пес быстро приближался. Я повернулся к нему, и в тоже мгновение я почувствовал обращенную на меня дикую злобу! Ярость животного, которого долго били и морили голодом. Я ощутил горячее желание рвать наши тела на куски проглатывать и снова рвать, упиваясь сладкой кровью!

– Беги, мой адони… – надсадно выдавил Зэев, прерывисто дыша после долгого бега с тяжелой ношей, – Я задержу эту тварь… до тебя ей не добраться!..

– Нет, друг Иуда, не торопись отдавать свою жизнь! – сказал я, кладя руку ему на плечо.

Я сделал шаг вперед, закрыл глаза и, напрягая всю волю, противопоставил животной ярости боевого пса его же воспоминания о давно забытом материнском молоке, как его ласкала и охраняла мать, когда он только появился на свет.

– Эмил! Адони! Это невероятно… – ахнул Иуда, задвигая кинжал в ножны.

Огромный пес, тяжело дыша, улегся в дорожной пыли и, скуля,