Добыча: Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть - Дэниел Ергин

инвестиционных проектов в мире, дороговизну которого постоянно увеличивала инфляция. Он был также чудом, созданным новейшими технологиями, и осуществлялся поразительно быстрыми темпами. На торжественной церемонии 18 июня 1975 г., устроенной на старом танкере в устье Темзы, британский министр энергетики Энтони Веджвуд Бенн открыл заслонку. Первая североморская нефть пошла на нефтеперерабатывающий завод. Выражая общий энтузиазм, Бенн публично заявил, что с этого дня 18 июня должно стать национальным праздником. Однако ему лично вся церемония не доставила большого удовольствия. Бенн был лидером левого крыла лейбористской партии, ярым приверженцем национализации и испытывал врожденное отвращение к капитализму, особенно в нефтяной промышленности. К тому же он был чрезвычайно недоверчив по натуре. В своем дневнике он кисло отметил, что был вынужден участвовать в церемонии, где присутствовал «полный набор представителей международного капиталистического и британского истеблишмента». И «когда я открыл заслонку», недоверчиво добавил он, нефть «якобы пошла на берег».

Бенн нашел более эффективный выход своему враждебному отношению к нефтяным компаниям – играя ведущую роль в традиционной битве между правительствами и нефтяными компаниями Великобритании. Запасы Северного моря были разведаны, риск значительно ослаблен, и тогда британское правительство решило, что оно так же, как и многие другие правительства, хочет получать значительно большую долю ренты и больший контроль над «судьбой» месторождения вплоть до, возможно, немедленной национализации. «Чтобы не платить налоги, нефтяные компании перепрыгивают через государственные границы, словно кенгуру через изгороди, когда за ним гонятся дикие собаки динго», – возмущался государственный министр лорд Бейлог. Результатом этой борьбы было введение специального налога на доходы от нефти и образование новой государственной нефтяной компании British National Oil Corporation. Именно она теперь владела государственной долей в виде права на покупку 51 % североморской нефти и должна была защищать государственные интересы. Стремление британского правительства увеличить свои доходы и контроль над нефтью Северного моря в конце концов вынудило президента одной компании возмущенно заявить: «Я больше не вижу никакой разницы между странами ОПЕК и Великобританией!»

Примерно о том же думал и премьер-министр Великобритании Гарольд Вильсон, сидя в своем кабинете на втором этаже на Даунинг-стрит и покуривая трубку летом 1975 г. через несколько недель после церемонии открытия, когда с Северного моря пошли первые баррели нефти. Вильсон занимал пост премьера уже не первый срок. Он внес также выдающийся вклад в политическую теорию, произнеся слова, достойные, чтобы их выгравировали на стенах всех парламентов и конгрессов мира: «В политике неделя – это огромный период времени». Вильсон впервые пришел к власти в 1964 г. с предвыборным обещанием довести консервативную Великобританию до «белого каления технической революции», но сейчас, десятилетие спустя, наилучшим экономическим шансом страны было, по-видимому, не развитие компьютерных сетей и космические исследования, а технология нефтедобычи. В тот летний день Вильсон раздумывал о том, как британская нефтедобыча, начавшись с ручейка, сможет вырасти до 2,5 млн баррелей в день, преобразив экономические перспективы Великобритании и, несомненно, отразившись на балансе нефтяной власти в мире. Он уже рассуждал, как премьер-министр богатой нефтью страны. А в это же время администрация Форда вела кампанию против повышения цен на нефть. «Мы крайне заинтересованы в том, чтобы цены на нефть не упали слишком низко, – сказал Вильсон. – Если Америка хочет снизить цены, то это еще не значит, что многие здесь с ней согласятся».

Здесь была значительная доля иронии. Вильсон сидел в кабинете, который два десятилетия назад принадлежал Энтони Идену. В то время Иден сражался за судьбу Суэцкого канала с Насером, с арабским национализмом и угрозой прекращения поставок нефти. В 1956 г. эта угроза была настолько серьезной, что Иден принял решение прибегнуть к силе, предприняв военные действия в зоне канала, что в конечном счете положило конец исторической роли Европы на Ближнем Востоке и, безусловно, карьере Идена. Такая судьба Вильсону не грозила. Он даже признался в честолюбивом замысле, который вызвал бы у Идена зависть. Он уже видел себя лидером новой рождавшейся крупной нефтяной державы и добродушно заметил, что к 1980 г. надеется стать председателем ОПЕК[546].

«Развязка»

Одним из своеобразных последствий скачка цен в 1973 г. было появление новой сферы деятельности – прогнозирования цен на нефть. До 1973 г. в этом не было необходимости – цены менялись на центы, а не на доллары, и в течение многих лет оставались более или менее постоянными. Однако после 1973 г. прогнозированию был дан мощный толчок. Колебания цен стали решающим фактором не только для всех отраслей энергетики, но и для потребителей, для множества предприятий, от авиакомпаний до банков, сельскохозяйственных кооперативов, правительств и вообще для всей мировой экономики. Теперь прогнозированием цен, казалось, занимались все. Это делали нефтяные компании и правительства, центральные банки и международные организации, брокерские фирмы и банкирские дома, что напоминало рефрен песенки Коула Портера[547]: «Это делают птички, это делают пчелки, даже дрессированные блохи делают это».

Этот вид прогнозирования, как и прогнозирование вообще, в экономике был одновременно и искусством, и наукой. Основное место в нем занимали суждения и допущения. Более того, на его характере сказывалось огромное влияние сообщества, в котором оно велось. Таким образом, прогнозирование представляло собой и психологический, и социологический феномен, отражавший влияние главных действующих лиц, а также тот инстинктивный поиск уверенности и спокойствия, которые в шатком мире неопределенности стремились обрести различные группы и лица. Конечным результатом часто была четко выраженная тенденция к достижению консенсуса, даже если его направленность полностью менялась каждые пару лет.

Конечно, к концу 1978 г. такой консенсус присутствовал во всем сообществе нефтяных аналитиков и в среде тех, кто принимал решения на основе их прогнозов. Несмотря на то что к началу или в середине 1980-х гг. Аляска, Мексика и Северное море давали на мировые рынки от 6 до 7 млн баррелей в день, эти новые источники послужили лишь дополнением и выступили в роли медлительного Фабия, сдерживая и отодвигая неизбежный дефицит и час расплаты. Вероятность нового нефтяного кризиса примерно лет через 10, во второй половине 1980-х гг., когда спрос достигнет предела предложения, была чрезвычайно велика. На обычном языке это означало, что между спросом и предложением возникнет «энергетический разрыв», т. е. нехватка нефти. В соответствии с экономической наукой такая разбалансированность устранялась путем серьезного повышения цен и вела ко второму нефтяному кризису, подобному случившемуся в начале 1970-х. Хотя в прогнозах и присутствовал некоторый разброс мнений, по главным направлениям наблюдалось существенное единогласие, независимо от того, исходило оно от нефтяных корпораций, ЦРУ, западных правительств, международных агентств, известных независимых экспертов или самой ОПЕК. Единодушны были не только прогнозисты, но и те, кто принимал решения и полагался на прогнозы, выбирая способ действий в политике и размещения инвестиций.

Общим важнейшим фактором, лежавшим